Только безумцы могут изменить мир: искусство и безумие - Ламберто Маффеи

Но молю я: спи, мой сын, и утихнет

пусть море; бескрайнее горе мое,

утихни. Изменить все

в твоей только воле, Зевс-отец;

если вырвалось слово безрассудное

его мне прости;

разум меня покидает».

Симонид поет о страданиях Данаи, держащей на руках своего ребенка, Персея, поет о нежности, страхе и мольбе, которые будоражат ее сердце.

Пронзительные стихи, глубокие и такие актуальные, стоит лишь подумать о трагедии мигрантов, брошенных на произвол судьбы в море. Среди них есть и Данаи, и Персеи.

Отыщется ли еще один Симонид, который сможет воспеть их трагедию и тронуть не только наши сердца, но и сердца будущих поколений?

Глава пятая

Антропологические константы и культурная эволюция

Ты до сих пор орудуешь камнем и пращой; человек моего времени.

Сальваторе Квазимодо

1. Люди не меняются

На предыдущих страницах мы обсуждали ощущать конечность жизни. Размышления можно считать антропологической константой, характерной для нашего вида. Однако мы еще и приводили примеры людей-новаторов, живших в более или менее отдаленные времена. Их конформисты разных эпох называли глупцами, поэтому могло сложиться впечатление, что современные люди отличаются от древних не своим физическим строением, а самой своей человеческой сущностью.

Я убежден, что условия жизни, обычаи, климат, форма правления и прочее влияют на поведение жителей определенного региона в заданный период времени, но весьма опосредованно. Люди (мое утверждение одним может показаться здравым, а другим, неправдоподобным) не меняются со временем, потому что для этого нужно изменить человеческую генетику. На протяжении веков, когда одно поколение сменяло другое, под влиянием предсказуемых, а иногда, весьма ощутимых внешних воздействий менялись и формы самовыражения. Эти вариации, которые я бы назвал одеждой, в разных частях света могут различаться. Человек Средневековья кажется нам очень непохожим на человека нынешнего поведением и мышлением. Причина кроется в обстановке, окружавшей его, и культурных особенностях, которые и тогда, и сейчас, программируют проявления человеческого самовыражения. С генетической же точки зрения, все сменяющие друг друга поколения абсолютно одинаковы, отличаются лишь внешние, преходящие проявления, которые мы называем «историей». Перефразируя слова Медеи из фильма, в котором Пьер Паоло Пазолини пересказал сюжет трагедии Еврипида, можно сказать, что каждый человек – это сосуд чужого знания.

Человек был человеком и остается им, подобно кошке, льву или буриданову ослу[74], вечно сомневающемуся в правильности своего выбора. История – это ряд событий, следующих одно за другим. Они повествуют, если воспользоваться понятиями, уже прозвучавшими у Пьер Паоло Пазолини, о развитии, то есть о том, что происходит в сфере технологии, науки и искусства в данный момент, но у них нет никакой возможности изменить, то есть улучшить самого человека. У них нет такой возможности, потому что ее просто не может у них быть; чтобы изменить человека, нужно изменить его ДНК. Как известно, попытки неоднократно предпринимались, и по крайней мере я слежу за этим процессом с ужасом.

Мишель Фуко в книге «Слова и вещи» утверждал, что человек, как вид, давно мертв, но это не так. Человек жив и даже неизменен, пусть его одежда и меняется на протяжении веков. Не существует такого понятия, как «постчеловек», сущностные основы его животной природы неизменны. Это равносильно заявлению, что собаки больше не собаки, а кошки – не кошки, хотя их одомашнивание и шло по-разному.

Постчеловека не существует, потому что человек не меняется, не становится лучше или хуже. Его характеризовало и характеризует инстинктивное стремление к господству над себе подобными, к превосходству над ними, к тому, чтобы поставить их в услужение себе, а то и превратить в рабов как физически, так и в случае, когда мы говорим о взаимоотношениях начальника и подчиненного.

Господство над другими, на мой взгляд, является одним из врожденных качеств человека, наряду с любопытством, стремлением к самопознанию и исследованию окружающего мира, к экспериментам с новыми видами оружия и, говоря современным языком, с технологиями коммуникации и цифровой революции. Последние, по сути, являются инструментами, но они могут стать настоящим оружием, как пушки и бомбы, ведь их можно с легкостью использовать для утверждения господства над другими, управления их жизнью или, более тонко, их мышлением. Подобные технологии, сравнимые с оружием экономического, политического и морального господства, распространили по всему миру философию всеобщего безудержного потребительства, культ вещей, еды, пусть даже в ущерб собственному здоровью. При этом система цинично забывает о тех, у кого нет средств к существованию. В одной из своих книг я назвал этот процесс «булимией потребления и анорексией ценностей»[75].

Глобализация утвердила везде культ бога рыночных отношений. Вирус Covid-19 на этом фоне выступил в роли демона, напоминающего о незначительности и бесполезности нашего существования в животном мире. Стадный иммунитет в таком случае кажется эффективной техникой уничтожения самых бесполезных особей, в большинстве своем это самые слабые, самые бедные, самые старые. Бедность может открыть дверь в небесный рай, но на земле она, конечно, не открывает ни одной двери. Наоборот, эти двери часто захлопывают перед лицом обездоленных, которые стучатся к нам в поисках помощи. Болезнь – это тяжелый и проклятый путь, путь слуги или раба.

Как уже говорилось выше, человек не меняется с течением времени. Существует молодая версия человека, любопытная, жаждущая открывать мир и узнавать других людей; версия, которую кентавр Хирон, учитель Ясона в «Медее» Пьер Паоло Пазолини, назвал бы священной. Есть и взрослая вариация, переосмысливающая жизнь и боящаяся смерти, «не священная»; но это один и тот же человек, который просто несколько раз за свою жизнь меняет платье.

В определенный период, будь то век или поколение, человека, как статую, лепит общество, в котором он живет. Его учат и навязывают представление о том, какой должна быть его жизнь. Школа – это скульптор, как и семья, экономика, чьи потребности – и реальные, и, в особенности те, что возникают в процессе коммуникации, – выступают в роли пастухов пассивного стада.

Если мы направим воображаемую камеру на современного человека, то обнаружим существо по-другому одетое, но движимое теми же животными инстинктами, что и раньше. Очень интересный результат. Первое отличие, которое бросается в глаза: современный человек движется быстрее, словно торопится куда-то прийти, что-то сделать, с чем-то расквитаться. На самом же деле изменилось само восприятие времени. Кажется, что часы тикают быстрее и поэтому нужно спешить, даже если перед тобой всего лишь преходящая цель, а не та, к которой