Дыбенко - Иван Матвеевич Жигалов

— Товарищ Ховрин, я вам ставлю на вид, что вы позволяете себе прерывать министра, — говорит Дыбенко.

Но Керенский уже потерял равновесие; судорожно сжав кулаки, он обрывает свою речь и бросает:

— Состав Центробалта придется пересмотреть. Адъютант, запишите.

Дыбенко соглашается: действительно, некоторые элементы (подразумевая меньшевиков) следует удалить, ибо они мешают планомерной работе.

Между тем один за другим центробалтовцы подкладывают проекты и доклады, в том числе и устав, на подпись министру.

«Не знаю, что повлияло на Керенского, может быть, просто недоглядел, но на уставе появилась его подпись и надпись: «Утверждаю», — вспоминает Дыбенко.

С «Виолы» министр направился на линейный корабль «Республика», с ним некоторые центробалтовцы вместе с председателем. Экипаж встретил Керенского сдержанно, официально, без оваций и возгласов «ура!»; и едва он окончил торжественную речь, Григорий Светличный от имени команды тут же вручил отпечатанный на машинке листок, где были изложены матросские требования и вопросы.

Министр бегло просмотрел, стал путано убеждать, что, мол, он ничего сделать не может, вот когда народ изберет правительство, оно и решит наболевшие вопросы…

Еще сдержаннее приняли министра на линкоре «Петропавловск» и крейсере «Россия».

Вечером в Народном доме проходило заседание Гельсингфорсского Совета. Среди соглашательского болота Керенский чувствовал себя как дома, призывал всех к единению и борьбе против анархии, подразумевая, конечно, большевиков. Но и здесь не обошлось без «сюрприза». Кто-то из зала довольно громко спросил министра: «Будут ли опубликованы тайные договоры?» Керенский ответил: «Пока не будет заключен мир, о публикации договоров и мечтать нечего».

Из Гельсингфорса министр отправился в гастрольную поездку по армии. 12 мая он был в Киеве, в тот же день уехал в Каменец-Подольский, а через несколько дней уже обнимался с Колчаком в Севастополе…

На столе председателя Центробалта лежали груды газет. Дыбенко листал одну за другой: большая и малая пресса столицы в один голос обливала грязью моряков, особенно экипажи «Республики» и «Петропавловска», будто оскорбивших Керенского. «Специальные корреспонденты» утверждали, что в Главной базе полный развал, отсутствует дисциплина, что на флот «проникли немецкие шпионы». Досталось от газетчиков и Дыбенко за «разложение флота, за анархию…».

Не обошла пресса и либерального адмирала Максимова, «подыгрывающего под страсти распоясавшейся матросни». «Флот окончательно разложился и не способен защитить столицу» — так в один голос трубили газеты.

— Вот и о нас вспомнили, — сказал Дыбенко товарищам. — А то все о кронштадтцах да о кронштадтцах…

В чем только не обвиняли Кронштадт! «Крепость отделилась от России!» — объявили буржуазные «Речь», «Новое время», «Маленькая газета», меньшевистская «Рабочая газета», эсеровское «Время». Плехановское «Единство» опубликовало фальшивку, в которой утверждалось, будто «Кронштадтская республика» выпустила свои денежные знаки. А за что травили? Кронштадтцы не хотели признавать Временное правительство. Центробалт взял под защиту крепость: «Не дадим в обиду».

— Теперь враги на нас направили отравленные клеветой стрелы, — не унимался Дыбенко. — Ведь надо ж дойти до такой наглости: «Матросы собираются открыть фронт». Подлые провокаторы! Придется дать бой разнузданным злопыхателям.

На «Виолу» пришли все члены судового комитета «Республики».

— Сейчас были в редакции «Волны», оставили там письмо за подписью командира и председателя судового комитета. Такое терпеть нельзя. — Григорий Светличный покраснел от волнения. — Мы Керенского ничем не обидели, газеты же пишут: «Министра прогнали с линкора…» А что министр ни на один наш вопрос не дал толкового ответа, об этом молчат.

Дыбенко выслушал товарищей, немного помолчал, обдумывая создавшуюся обстановку, заговорил:

— Главное, друзья, не горячиться, нам надо действовать спокойно. — Он рекомендовал собрать на «Республике» судовые комитеты 2-й бригады.

Такое собрание состоялось 15 мая 1917 года, проходило оно очень бурно. Всем хотелось высказаться. Дважды говорил Дыбенко. В предложенной Светличным резолюции, принятой единогласно, говорилось: «Общее собрание судовых комитетов 2-й бригады линейных кораблей Балтийского моря в заседании своем 15 мая 1917 г… заслушав доклад о распространении ложных слухов о «Республике», глубоко этим возмущенное, протестует против подобной провокации».

Ввиду того что наиболее злостными являются слухи, указывающие на несправедливое отношение линкора «Республика» к войне, общее собрание заявило:

«Война как бремя, возложенное на трудящийся народ капиталистами, нам не нужна. Требуем от С. Р. и С. Д. в Петрограде и от Временного правительства, чтобы были приняты все меры к скорейшей ее ликвидации, но пока война продолжается, мы стоим на страже русской свободы и готовы отразить врага, откуда бы он ни появился».

Дыбенко и Светличный отнесли резолюцию в редакцию «Волны». Жемчужину она понравилась.

— Этот документ крепко ударит по клеветникам «Нового времени» и прочим борзописцам, — сказал он. — Посмотри, Александр Федорович, — протянул он листок сидевшему рядом Ильину-Женевскому.

— Отлично! — воскликнул тот. — А как обстоит дело с докладом, Павел Ефимович? Флотский съезд приближается, время не ждет.

— Никак не закончу. То Керенского принимали, а сегодня позвонил комиссар Онипко: надо встречать черноморскую делегацию. Каждый день какие-то непредвиденные дела…

— Тебе известно, Павел Ефимович, зачем черноморцы едут? — спросил Жемчужин.

— Думаю, не лобызаться… Керенскому не удалось уговорить балтийских матросов, решил, что у братьев-черноморцев это получится…

— Состав делегации подбирал сам адмирал Колчак, — продолжал Жемчужин. — Откуда я знаю? Вчера разговаривал по телефону с Антоновым-Овсеенко. Он вернулся из эмиграции, и ЦК партии направило его к нам в Гельсингфорс руководить большевистской организацией. Владимир Александрович и сообщил мне, что к нам посланы 190 «надежных» черноморцев. Временное правительство устроило им пышный прием в цирке Чинизелли. Там выступил бельгийский министр-социалист Вандервельде, «бабка-богородица» эсерка Брешко-Брешковская и прочие подобные «деятели». А послы Англии и Америки от имени своих правительств «под эту делегацию» обещают предоставить Временному правительству очередной заем.

— Заем Временное правительство, конечно, получит, расплачиваться же народу придется, — заметил Дыбенко. — А вот колчаковские уговариватели ни в Кронштадте, ни в Гельсингфорсе, ни в других базах успеха иметь не будут. Тут уж мы постараемся! — И после паузы: — Центробалт решил послать на Черноморский флот свою делегацию, правда, не столь многочисленную. Мы подобрали пятерку. Старший — Чугунов, с ним Неверовский, Ермак, Кабальчик и Федотов. Эти ребята помогут черноморским матросам разоблачить соглашателей. Там, видать, забыли о «Потемкине» и «Очакове», во всю глотку орут здравицы в честь Временного правительства.

— Когда же вы успели? — не скрывая восхищения, произнес Илыш-Женевский.

— После звонка Онипко нутром почувствовал — неспроста едут «гости». — И, присев рядом, спросил: — А кто такой Антонов-Овсеенко?

— Владимир Александрович интересный человек, — ответил Ильин-Женевский. — Окончил Владимирское военное училище, однако служить в армии отказался, подал в отставку. В 1905 году он и Феликс Дзержинский подготовили и провели восстание в Ново-Александрии (Польше), за что оба попали в тюрьму. Освободили по амнистии. А через год за организацию восстания в Севастополе Антонова