Василий Великанов - Разбойник и Мишка (рассказы)

- Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда лекарем будешь.

...Мы подружились с Мишей. Главного врача он почему-то побаивался и робел перед ним, а ко мне, молодому практиканту, относился более доверчиво и просто. Может быть, потому, что мы были земляками и по возрасту я недалеко от него ушёл.

Как-то вечером, на досуге, Миша рассказал мне подробно о происшествии с жеребёнком:

- Поехал я с ребятами в ночное в Песчанку. Пырей и острец там, сами знаете, во! По колено. Лошади как попадут туда - оторваться не могут. Ну, приехали, пустили лошадей, а сами костёр развели, картошку стали печь и сказки рассказывать. А у табуна двоих дежурных поставили: Саньку Учаёнкова и Тимку Полканова. У Саньки дробовик в руках. Но спать всё равно никому нельзя. Волки по ночам рыскают. А тут так получилось. Я днём работал и здорово умаялся, а как стали сказки рассказывать, лёг на спину и стал на небо глядеть. Гляжу и думаю: откуда всё это взялось - звёзды, луна, земля, люди? Вот так думал, думал и задремал. Вроде слышу голоса ребят и вроде как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: "Во-олки!" Ребята на крик побежали. Вскочил я - и за ними. Слышу, затопали лошади - земля загудела! - и куда-то в сторону понеслись. Гляжу, а наша Ночка с волком бьётся. Волк жеребёнка рвёт и утащить хочет, а Ночка ему не даёт: бросается на зверя и хочет его копытами трахнуть, да, видно, боится ушибить своего сынка. Закричали мы во весь голос и на волка бросились кто с кнутом, кто просто так, а я с вожжами. Испугался зверь - прыг в сторону и скрылся. Подбежали мы к жеребёнку, а он кровью истекает.

Миша умолк и тяжело вздохнул.

- Вот какая история... - сказал он. - Отец меня винит, а я что? Учаёнок виноват. У него ружьё было, а он не стрелял. Боялся, говорит, в жеребёнка попасть. Струсил, наверно. Он у нас такой: только на словах храбрый. А тятя сказал, что я, сын старшего конюха, лошадь не сберёг. Подвёл, говорит, нашу фамилию, подорвал авторитет...

Миша задумчиво нахмурился и опустил глаза.

Время от времени жеребёнка осматривал Александр Алексеевич и говорил:

- Хорошо. Очень хорошо. Рука у вас, Василий Николаевич, лёгкая. Хирургом будете.

Мы с Мишей радовались успешному лечению, и через месяц жеребёнка выписали. За ним приехал Иван Агапович и благодарил:

- Спасибо, Александр Алексеевич. Не думал я, что жеребёнка на ноги поставите.

У жеребёнка на тех местах, где были раны, образовались беловатые шрамы, и при ходьбе он немного прихрамывал на правую заднюю ногу.

- Это ничего, постепенно разойдётся, нужно проводку делать и массаж, - напутствовал главный врач.

Я провожал их со двора. На прощание Иван Агапович пожал мне руку:

- И тебе спасибо, Вася. Как окончишь свой институт, к нам приезжай работать.

Жеребёнок бежал вслед за телегой и временами как-то смешно подпрыгивал.

...Прошло несколько лет. После окончания института сначала я работал в Дагестане и в Прикаспии, а потом меня потянуло в родные места.

Село наше в саратовском Заволжье большое, много там и земли плодородной, и скота.

Приехал я в село осенью в сороковом году. Год был богатый, урожайный. Открыли осенний базар. Не базар, а целая ярмарка. Понавезли туда столько всякого добра, что глазом не окинешь: и хлеба, и мяса, и саней, и дуг, и одежды, обуви, яблок, арбузов... и скота разного понавели. Крутилась нарядная, цветистая карусель с деревянными конями, размашисто, с визгом качались на качелях парни и девушки, песни пели под звонкоголосые переливы саратовских гармоник с колокольчиками.

Над густой толпой колыхались на верёвке большими разноцветными гроздьями воздушные шары. На горячих плитах, в глубоких противнях, непрерывно кипело подсолнечное масло, и в нём вздувались и жарились кусочки белого теста. Люди ели оладьи и похваливали: "Эх, хороши чибрики!"

Недалеко от базара, около старой, давно закрытой церкви, был расположен контрольно-ветеринарный пункт. Здесь мы производили осмотр животных, приведённых на базар для продажи. В этой работе мне помогал ветеринарный фельдшер Михаил Иванович Владимиров. Это был тот самый Миша, который когда-то "проморгал" жеребёнка.

После того несчастного случая он так увлёкся ветеринарным делом, что поступил на годичные курсы младших фельдшеров и работал теперь в районной лечебнице. Он вырос и ещё больше поплотнел. Походка у него была неторопливая, вразвалку. Работу свою Миша очень любил и делал всё аккуратно.

День был светлый, солнечный. Стояло золотое бабье лето. Тянул ветерок и нёс куда-то в степь длинные серебристо-белые паутины.

Я взглянул на часы и сказал Мише:

- Пора обедать.

В это время к контрольному пункту подъехал на тарантасе пожилой человек с седыми усами. В упряжке был высокий, тёмно-серый в яблоках конь. Человек спрыгнул с тарантаса и, сняв чёрную фуражку, громко, весело приветствовал:

- Моё вам почтение, Василий Николаевич! - Подошёл и протянул мне руку: - Что, не признаёте своих земляков?

- Как не признать? - ответил я. - Признаю. Только куда у вас, Иван Агапович, борода-то делась?

- Убрал я её, Василий Николаевич. Помолодеть хочу. Борода-то теперь не по жизни... - Он махнул рукой в сторону коня: - Видали, каким красавцем стал наш Сокол? И умница. Где поставлю, там и стоит как вкопанный. А бегает - вихрем!..

Иван Агапович был оживлённый.

Я не мог от Сокола отвести глаз. Большое серое тело его серебрилось на солнце. Красавец!

- У нас теперь конеферма в колхозе - любо посмотреть, - хвалился Иван Агапович. - Нет такой во всём районе. Я там старшим. Приезжайте, Василий Николаевич, покажу...

Мы подошли к упряжке, и за нами привалила толпа любопытных, которых всегда много на базарах в праздничные дни.

- Вот глядите, товарищи, какой конь! Волк его совсем изуродовал, а Василий Николаевич вылечил. Да. - Он обнял меня рукой за плечи и продолжал: - А почему вылечил? Потому, что он учёный, ветеринарный доктор. Земляк. Сын плотника Николая Митрофаныча Воробьёва. Знаете? Садись, Василий Николаевич, порадуй старика. Прокачу с ветерком!

Мне стало как-то неловко от похвалы Ивана Агаповича, но чтобы не обижать его, я согласился немного проехаться. На корпусе и на ногах у коня я заметил неровные белые пятна: на тех местах, где были шрамы, выросли белые волосы.

Иван Агапович сел в тарантас справа от меня и, взяв в руки мягкие тесёмочные вожжи, чуть шевельнул ими. Конь сразу пошёл широким шагом.

- И не хромает? - спросил я.

- Нет, немного припадает правой задней, и то когда полной рысью пойдёт.

Мы выехали на широкую накатанную дорогу, которая вела за село, к пруду. До пруда было километра полтора. По этой дороге я бегал когда-то с ребятами на купание. Издали виднелась плотина и на ней раскидистые вётлы с пожелтевшими кронами.