Среди людей неименитых. Воспоминания современника - Валерий Иванович Матисов

наверх, неся колбы с длинными горлышками, в которых было вино для последующих лабораторных анализов (с детства помню замысловатые для детского слуха названия грузинских вин: «Гурджаани», «Напареули», «Ркацители», «Кинзмараули», «Хванчкара», «Телиани», «Цинандали», «Псоу»; где они сейчас?).

У выхода ей встретился знакомый слесарь, который нес под мышкой какой-то сверток. Он со смехом сказал: «Сейчас, Любашка, я устрою салют» – и скрылся за дверью подвала. Матери стало интересно, поскольку мужик сказал это весело и улыбался, и она даже хотела вернуться, но колбы с вином были тяжелые, и она, поборов любопытство, стала подниматься выше по лестнице. В подвале раздался взрыв. Тяжелая дверь за спиной матери распахнулась, воздушной волной срезало все колбы. В таком виде ее и подобрали прибежавшие люди.

Во время следствия вскрылось многое. Взорвано было винохранилище, где находилось в огромных бочках (танках) не разлитое еще в бутылки вино. Вино «баловали» (т. е. разбавляли водой) еще в бочках, до бутилирования. Все эти термины – «танки», «бутилирование» – застряли в моей детской памяти на всю жизнь. Мать, как заведующая лабораторией, многократно обращалась к руководству завода по поводу того, что в бутылки разливается недоброкачественное вино: или сильно разбавленное, или не дошедшее до кондиции. Каждый раз ей говорили: «Не твое дело. Знай, подписывай акт о сдаче продукции». Обращалась она и к директору завода (моя детская память удержала даже его фамилию; ведь завод, делал вино для бога – для Сталина!), которого звали Саша Вашакидзе. Директор ей сказал: «Люба! Ты что, идиотка?! Люба, ты что, к Лаврушке на беседу просишься?!» (Лаврушка – это Лаврентий Павлович Берия). Для кого Лаврушка, а для кого Сатана! А ведь на дворе 1946 год! Только что кончилась война! Сталин – Бог! Берия – Дьявол! А мать моя – мельчайший микроб в мироздании и простая советская гражданка. А жить-то хочется, ведь сыну, т. е. мне, всего пять с половиной лет! Кто вырастит, поднимет на ноги? С такими недетскими проблемами я столкнулся в свои неполных шесть лет.

Разобрались. В тюрьму посадили глубокого старика, главного инженера завода. Он взял все на себя (руководство завода обещало ему помочь семье – детям и внукам. И, наверняка, не оставили). Но матери работать на заводе было уже нельзя. Она сменила работу – ушла на должность заведующей лабораторией завода «Главпищеконцентрат № 2», где и проработала до шестидесяти лет. Хотя могла уйти на пенсию в 55 лет. Завод номерной, т. е. секретный, там делали банки с джемом, повидлом, вареньем, выпускали пакетики с молотым перцем, приправами для супа и жареного мяса – в общем, концентрированные консервы. Но там была пара цехов, действительно, секретных: в одном выпускали кондитерские изделия для сотрудников ЦК КПСС (бананы в шоколаде, вишню с коньяком) о чем «homo sovieticus» только в книжках читали; а во втором, экспериментальном, – тюбики с концентрированным питанием для космонавтов (а ведь это были 50-е годы, когда о космосе еще и не говорили, а до полета Гагарина оставалось полтора десятилетия!)

Много я мог бы рассказать еще о своей матери: на новой работе ее уважали за трудолюбие, за доброту и порядочность, за готовность в любую минуту придти на помощь. Она делала работу за своих многочисленных девочек-лаборанток, когда они сдавали экзамены. Ведь днем все работали, а вечером учились в вечерних и заочных институтах. Она никогда не отказывала начальству, если случались авральные ситуации. Поэтому ей директор завода и говорил: «Любовь Егоровна, у нас сейчас будет очередное сокращение штатов, но Вы не беспокойтесь, Вас это ни в коей мере не коснется, такие люди, как Вы, – золотой фонд нашего завода». Да и на пенсию ее никто не выгонял, ушла сама, потому что была уже старенькая. Уважали ее все, а я очень любил.

Трудную и страшную жизнь она прожила, но, думаю, была счастлива, потому что я ее никогда не огорчал, а если что и делал не так, то она понимала, что это не по злобе, а по глупости. Ведь она видела, что я ее очень люблю и что многие ее сотрудницы ей завидуют (у них с сыновьями были очень тяжелые отношения). Я же, если и попадал в какие-то передряги, грозящие неприятностями, прежде всего, думал не о себе, а о том, как это аукнется матери. Она это понимала и любила меня еще больше.

Любили меня и ее сестры, особенно те, которые жили в Москве. Другие же, обзаведясь семьями, разъехались по всему Советскому Союзу: от Львова на западе до Сахалина на востоке. О некоторых расскажу.

Самая младшая в семье сестра матери – моя тетка Людмила. Почему-то вспоминаю ее очень часто. Наверное, из-за ее удивительной красоты и необычной юности. В начале войны ей было лет шестнадцать-семнадцать. В деревне Середа недалеко от того места, где стояли насмерть 28 героев-панфиловцев, немцы оказались уже осенью 1941 года. Людмила, была комсомолкой, и по заданию подпольного райкома партии, который организовал в районе Волоколамска партизанское движение, ее забросили на парашюте в этот район (благо она была местной жительницей). Таких, как Зоя Космодемьянская, в то время было очень много. Про трагическую и геройскую смерть Зои узнала вся страна. Тетку Людмилу немцы тоже схватили по подозрению в сотрудничестве с партизанами. Бабушка Анфиса потом рассказывала, что возле бредящей вовремя тифа Людмилы дежурили немцы и слушали, что она выкрикнет в горячке. Нюхали волосы – не пахнут ли дымом от костра, смотрели нижнее белье (у партизан была теплая экипировка). Ничего обнаружить не удалось. На время оставили в покое. Когда же она пришла в себя после болезни, еще очень слабая, ее хотели угнать в Германию на принудительные работы, как это было с десятками тысяч молодых людей, ведь она была весьма привлекательной. Бабушка мазала ей лицо сажей из печки и кислой капустой, велела придуриваться и пускать слюну изо рта: вроде бы дурковатая. Не тронули, а через несколько недель немцев отбросили от Москвы. В деревне Середа остался практически единственный дом, всю деревню сожгли: во время ожесточенных боев она переходила из рук в руки. Но дом бабушки Анфисы чудом уцелел. Он находился на перекрестке дорог «на семи ветрах» (был такой фильм с Ларисой Лужиной в главной роли), и когда в деревне находились немцы, то в доме был их штаб, а когда их из деревни выбивали наши, то там был наш штаб. А мы, т. е. дед Егор, бабушка Анфиса, и тетка Людмила сидели в подвале. Был там и я, годовалый младенец и моя полугодовалая кузина Галя (дочь дяди Коли). Нас отвезли