Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

С утра была в Румянцевском музее, потом в Историческом, где познакомилась с Гроссманом и Бродским. Они подали мне мысль заняться редактированием полного собрания сочинений Писарева и обещали помочь в этом, когда я сказала, что и рада бы, но не умею хлопотать о таких делах. Сегодня Гроссман назначил мне свидание перед заседанием Академии художественных наук337 и хотел познакомить с Коганом338. Интересно, что из этого выйдет.

Относительно писем Писарева к матери, находившихся когда-то почему-то у Анны Григорьевны Достоевской, за которыми я охочусь уже лет 8, – посоветовали обратиться в Центрархив. Действительно, письма оказались там, но… во-1), они уже печатаются там кем-то – мне не пожелали сказать, кто их печатает, а во-2), мне не дали даже взглянуть на них… сначала сказали, что надо подать заявление в Коллегию, а когда я это сделала, из Коллегии мне ответили, что Литературный отдел Центрархива закрыт на 2 месяца339…

В 6 ч. к Чулкову.

19 мая. Гроссмана застала одного, т. к. заседание было отложено и Коган не пришел. Гроссман звонил ему по телефону и узнал, что редактирование Писарева поручено Лемке. Конечно. Но все-таки, т. к. Лемке не подает никаких признаков жизни, Гроссман обещал поднять на следующем заседании издательского пленума вопрос обо мне и тогда даст мне знать, если что устроится. Подошел Чулков, и мы вместе отправились к нему. Там он показывал мне собранные им по Тютчеву материалы, портреты Тютчева (на мой взгляд, это вовсе не Тютчев!) и по обыкновению много и с азартом говорил.

От него после разных странствований пошла в дом Толстого в Хамовниках. Восстановлен только верхний ярус: часть вещей – подлинная толстовская, часть – взятая для пополнения пропавших из неизвестных вещей на складах. Все-таки хорошо: атмосфера и настроение получаются340. Показывал мне дом Шохор-Троцкий после уже официального времени, т. к. я пришла поздно. Со мной вместе пошла в дом Софья Андреевна, дочь Андрея Львовича Толстого, с маленькой падчерицей своей341; она приходила погулять в саду и, вероятно, переговорить о чем-нибудь с Шохор-Троцким, т. к. осталась еще после меня. Толстовский тип наружности сохранился в ней вполне.

На следующий день, 16-го, в среду, опять заходила к Ю. А.Б.342 и опять не застала ее. Посмотрела Цекубу343, оттуда – в Толстовский музей напротив. Ничего в нем особенного, портреты все известные (лучший все же Крамского), и только хорошо было посмотреть станционную комнату, в которой умер Толстой344…

17‑го отправилась с В. М.345 в Новодевичий монастырь, перечитав с нею предварительно «Первое свидание» Белого346, которое на этот раз мне гораздо больше понравилось и в целом, и в частях; впрочем, отдельные места в нем я и прежде находила прекрасными.

Вечером заходила к Бутомо-Названовой; вспомнили с ней нашу общую гимназическую старину.

Вчера, 18-го, бегала с утра до ночи по разным делам. Сначала была у Мандельштама347 и застала его чуть ли не в постели; потом побрела к Соне Петрашкевич (благо рядом)348; дальше – к Цявловскому в Книжную палату349, условиться относительно статьи о Пругавине; затем – разыскивать Микулина на Чистые пруды и там совершенно неожиданно для себя напала на Жуковскую, которая, оказывается, его родная сестра350. На этот раз впечатление получилось совсем не то. Вначале она почти оттолкнула меня и своей новой внешностью, и своим новым тоном; что-то очень низкоразрядное, грубое, мещанское, нечистоплотное и низменное появилось в ней; явно сквозящая в ее словах ложь и не прежняя молодая смелость (так мне она, по крайней мере, казалась тогда) – а наглость разнузданной женщины, кулачихи-мещанки. Мне стало обидно до боли, и после первых слов приветствия и удовольствия от неожиданности этой новой встречи, – я сейчас же остановилась и заговорила сухим деловым тоном о деле, которое привело меня к Микулину (дело Александра Александровича насчет Гоги). Жуковская как женщина умная и ловкая почувствовала, что позиции наши переменились и из прежней восторженной и наивной ее слушательницы я превращаюсь в ее судью, с некоторой долей презрения к ней и сознания своего превосходства – на этот раз. И она задалась целью меня шармировать. Быстро переменила тон, стала упрашивать раздеться, посидеть и пообедать с ней. Мне захотелось проверить и свои прежние, и свои новые впечатления, и я осталась, не сдавая своей позиции. Я сказала, какую перемену заметила в ней, как мне был поэтически дорог ее прежний образ, какое в свое время она произвела на меня впечатление, как я хотела с нею снова встретиться, и дала понять, что все это – в прошлом. Вера Александровна начала как бы исповедоваться, сначала с рисовкой, но мой упорный холодный взгляд и отдельные реплики парализовали ее напускную развязность, в ней начали звучать искренние ноты, и когда я поддержала ее в этом направлении, – она окончательно перешла в настоящий тон, стала рассказывать замысел окончания «Сестры Вареньки», оживилась, увлеклась, помолодела, похорошела, глаза ее зажглись прежним огнем, забытый, искренний энтузиазм проснулся, в ней появилась прежняя девическая чистота и одухотворенность, и я с нею почти примирилась. Энтузиазм, правда, и святое горение длились недолго, но к прежней отталкивающей грубости она уже на этот раз не вернулась, и я думаю, она будет мне благодарна за это хотя бы минутное возрождение… А богатая, одаренная, сильная натура у нее; она может быть одновременно и мадонной, и мегерой, в этом я убедилась. И сестра ее, верно, очень одаренная, со способностями к живописи351.

Да, Вера Александровна, жаль мне было потерять вас прежнюю, нежную, поэтичную, экстатическую девушку-женщину, беседовавшую с благовестником Гавриилом и познавшую тайну сошествия духа святого…352

Вечером, совсем утомленная и раскисшая, приехала прямо от Жуковской к Розанову, где уже сидел Рачинский. Скоро подошел Сперанский, и в общих чертах мы наметили план сборника и ближайшей кампании. Я должна сорганизовать и в Петербурге маленький комитет, найти издателя и начать сбор материалов для сборника.

24 мая. Петербург. Кончилась моя московская беготня и свобода; опять в петербургской лямке…

19-го, в субботу, была, собственно, если не ошибаюсь, только в одном месте – у М. Ф. А. Давно мне хотелось увидеть ее, и в каждое пребывание мое в Москве думала о ней, но что-то мешало сделать этот шаг; теперь все «но» устранены, задерживающих обстоятельств не существует в моей душе, и я увидела ее;