Имя Отца. В тени Жака Лакана - Сибилла Лакан

второй книге, посвященной матери, иллюстрирует эту меланхоличную картину: «Мама была живой мертвой в неизвестном месте, отрезанная от живых и от мертвых, навечно обреченная на одиночество»[22]. Многим позже, в 1973 году, ее дочь Каролина погибла, попав под колеса мотоциклиста, у нее остались два сына – семи и девяти лет – и супруг. Малу заботилась о внуках – Сириле и Фабрисе. Оба они впоследствии взяли двойную фамилию Рожер-Лакан, оставаясь носителями фамилии Лакан.

История отцовства Лакана – печальна и иронична: Жюдит, ставшая для отца не только любимицей, но и наследницей его дела, внешне похожая на него, дочь, которую Лакан публично называл «единственной», не могла носить его фамилию. В то время как Сибилла, рожденная в браке, не отказывавшаяся от фамилии отца и искавшая с ним близости, испытывала мучения от повторяющегося несовпадения себя с отцом и с известной фамилией Лакан.

Немного zinzin

Но все-таки во фрагментах встреч Сибиллы с Лаканом есть не только отчуждение, но и трогательные воспоминания, а местами – комичность и ирония.

Возможно, если бы они встречались чаще, мы бы увидели глазами Сибиллы еще один образ ее отца. Легко ли вам представить доктора Лакана в ярко-изумрудных плавках на пляже? Или месье Лакана, который притащил в палату дочери цветочный «горшок как святое причастие», а затем встал на колени перед ее кроватью в позе молящегося человека? «Он готовится к семинару или к семинарии?» – иронизирует Сибилла. Или когда после совместного ужина, он внезапно просит ее позвонить ему, она изумляется, что видит перед собой «отца-наседку», странного, немного «тронутого» (zinzin) отца. Лакан и сам про себя говорил: «Лишь немного отец». «Но все же отец», – добавляет Сибилла.

Несправедливость, которой было омрачено детство Сибиллы, и против которой она бунтовала, отразилась и в политических взглядах. Она гордилась троюродными братьями-республиканцами, своей бабушкой, которая поддерживала социалистические идеи Леона Блюма. Сибилла не просто водила дружбу с «леваками», она в повседневной жизни не могла закрывать глаза на социальное неравенство. Об этом свидетельствуют зарисовки и о старушке в мясной лавке, и о старике в джеллабе, и о бедном мужчине, которому она, с его позволения, купила пачку кофе в супермаркете. Эти сцены очень контрастируют со сценами, в которых отец просил прохожих перенести свою машину или громко требовал в ресторане ответа на вопрос: хорошие ли трюфели. Это резкий контраст между ее тонким социальным чутьем и эксцентричными привычками отца. «А может, для этого в первую очередь и нужен отец – чтобы восстанавливать справедливость…» – размышление, за которым стоит требование к отцу, и ответом на которое служит ее собственное желание восстанавливать справедливость там, где ощущается ее отсутствие.

Последняя страница

Через череду воспоминаний, которые плохо складываются в диалог двух героев, а скорее напоминают молчаливое перелистывание страниц фотоальбома, выстраивается история встреч Сибиллы и Лакана – мгновений, запечатленных в памяти, с обрывками фраз отца и внутренним монологом дочери. Одна из последних таких сцен – эпизод на кладбище.

«Отчаявшись, я приложила руку к ледяной плите и держала так, пока ее не обожгло холодом. (Раньше мы так часто держались с ним за руки.) Сближение тел, сближение душ. Волшебство случилось. Наконец-то я была рядом с ним. Дорогой папа, я люблю тебя. Ты мой папа, ты же знаешь. Он точно меня услышал»[23].

Текст Сибиллы об отце, написанный почти через десятилетие после его смерти, воспринимается как долгий траур, начавшийся для нее не в день утраты, а словно с самого рождения. Но, став автором – а не только переводчиком, что было ее профессией, – Сибилла постепенно обрела свой голос, сравнивая написание книги с рождением ребенка.

«Ребенок выходит из чрева, и это приносит освобождение, вы наконец в мире с самой собой. Ребенок уже родился, и какая бы судьба его ни ждала, вы выполнили свою задачу. Вы создали мир».

В этих словах проявляется тот способ соприкосновения с отцом, который, возможно, был ей недоступен при жизни: она наконец говорит и делает то, что когда-то ожидала услышать от него.

Из открытых источников известно, что Сибилла покончила с собой в ночь с 7 на 8 ноября 2013 года – в дату, известную миру как день Октябрьской революции, однако политическим ее делает не это совпадение. В газете Le Monde вышел некролог от имени Элизабет Рудинеско, в котором она рассказывает, что Сибилла передала своему спутнику, Кристиану Валасу (возможно, именно его она упоминала в книге как «К.» – мужчину, с которым была вместе), следующее: «Если я покончу жизнь самоубийством, я не хочу, чтобы обстоятельства моей смерти были скрыты ни при каких обстоятельствах (пресса, друзья и т. д.). Эту просьбу следует считать частью моей последней воли»[24]. Таков последний акт Сибиллы – никакого молчания и лжи, только честность и прямота.

Иннокентий Мартынов

Приближение

Психоанализ от первого лица

В книге «Имя Отца», под чьей обложкой мы собрали два мемуарных текста Сибиллы Лакан – переводчицы и писательницы, средней дочери знаменитого французского психоаналитика Жака Лакана – не встречается ни одного психоаналитического жаргонизма, ни одного специального термина. Даже само слово «психоанализ» и его производные проскальзывает едва ли пару раз. Вопреки этому, я могу поместить эти тексты в перечень лучших книг по психоанализу, доступных нам сегодня. В послесловии я бы хотел сказать несколько слов о том, почему это так. Для этого я предлагаю рассмотреть текст, с которым вы познакомились в этом издании, в трех приближениях.

Приближение первое: воспоминания об отце

Опыт взаимодействия с родителями, особенно в первые годы жизни, во многом формирует человека. Мама и папа занимают важное место в нашей памяти не только потому, что нас связывает проведенное вместе – весьма значительное – время. То, как родители удовлетворяют или фрустрируют биологические импульсы ребенка, определяет формирование его бессознательной фантазии, структурирующей психику. Именно она будет в значительной степени обуславливать поведенческие аспекты дальнейшей жизни человека на самых разных уровнях, вплоть до восприятия различных раздражителей среды.

Чтобы понять, что такое бессознательная фантазия, можно провести аналогию с понятием «схема» из мейнстримной психологии. Существует распространенное мнение, будто человеческая память работает как обращение к банку данных о прошедших событиях. На самом деле это не так. Если использовать простую метафору, можно сказать, что мы не извлекаем воспоминание из «архива» в готовом виде. В этом архиве хранится лишь малая часть воспоминания. Недостающие детали мы