Картографы рая и ада - Василий Андреевич Владимирский

для Приста то, что объединяет все его произведения в ту самую пелевинскую «одну книгу» – фиктивность окружающего мира и неизбежная субъективность всякого личного опыта. Не только романы про Архипелаг Грез, но и любое другое сочинение писателя строится на фундаменте из иллюзий, самообмана и когнитивных искажений. Прист опасно балансирует на грани солипсизма и заходит в деле деконструкции реальности дальше, чем Филип К. Дик. Возможно, на самом деле весь наш мир – лишь коллективная фантазия нескольких десятков разумов, подключенных к гигантскому компьютеру, а сценические маги-престидижиаторы и впрямь творят чудеса на глазах восторженной публики, но ни доказать, ни опровергнуть это невозможно. Разве что отметить некоторые самые грубые отклонения от законов природы, как в «Американской истории», где автор подробно разбирает нестыковки в официальной версии трагедии 11 сентября 2001 года. Но и сами эти законы легко могут оказаться плодом воображения: все слишком зыбко, слишком шатко и субъективно, чтобы утверждать что-то наверняка.

Даже язык может подвести и стать инструментом манипуляции. «Слова надежны не сами по себе, а лишь в той степени, в какой надежен разум, их отбирающий, а потому в основе любого повествования лежит своего рода обман, – предупреждает читателей главный герой романа «Лотерея». – Тот, кто проводит отбор чересчур скрупулезно, становится сухим педантом, зашоривает свою фантазию от более широких, ярких видений, однако тот, кто перегибает палку в другую сторону, приучает свой разум к анархии и вседозволенности»[32]. Но как ни старайся держаться золотой середины, невольного обмана не избежать: ведь заблуждается и сам рассказчик, такова человеческая природа.

Не можешь победить – присоединяйся. Художественная литература – по определению субъективная интерпретация вымышленных фактов, создающая иллюзию правдоподобия. И в этом деле Прист знает толк. Один из его любимых приемов манипуляции вниманием читателей, позаимствованный из арсенала иллюзионистов, – фокус с отвлечением внимания. Писатель делает вид, что в очередной раз пересказывает хорошо знакомую историю, следует классической, давно приевшейся повествовательной традиции, но при этом – следите за руками, дамы и господа! – исподволь готовит нас к совсем другому, непредсказуемому концептуальному повороту. «Это распространенный прием, например, в триллерах, но он также использовался с разрушительным эффектом такими крупными авторами, как Владимир Набоков, Джон Фаулз, Умберто Эко, Томас Пинчон и другие»[33], – говорит Прист. Географический справочник незаметно превращается в детектив, а затем в сложносоставной психологический роман, старомодная научная фантастика с формулами и графиками оборачивается яркой психоделической прозой, а история противостояния двух фокусников – развернутой метафорой литературного творчества. Один нарратив скрывается внутри другого, сюжеты накладываются друг на друга, и далеко не всегда этот момент чудесной метаморфозы удается отследить.

Как и у Архипелага Грез, у прозы Приста нет и не может быть лоции и карты: профессиональный иллюзионист, собаку съевший на сценической магии, никогда не раскроет профанам секрет своего трюка – даже если никакого секрета на самом деле тут нет.

Так что прокладывать курс среди этих островов, полускрытых туманом недомолвок, придется с предельной осторожностью, интуитивно, двигаясь наугад и распознавая маршрут на ощупь.

15.02.2024

Часть 2

Три счастливых билета Кристофера Приста

Счастливый билет № 1: человеческий фактор

В мае 2008 года Кристофер Прист стал почетным гостем российского конвента «Аэлита». Ходил по Екатеринбургу с большим черным фотоаппаратом, подробно отвечал на вопросы журналистов, ездил на пикник у границы Европы и Азии и даже стал обладателем премии, придуманной организаторами фестиваля специально для зарубежных фантастов, «The Great Master of Sc Fi & Fantasy». Однако первое знакомство отечественных читателей с Пристом – точнее, с его прозой – состоялось гораздо раньше, почти за три десятилетия до этого памятного визита.

«Машина пространства» («The Space Machine. A Scientific Romance»), первый роман британского фантаста, изданный на русском языке, вышел в 1979 году в легендарной серии «Зарубежная фантастика» издательства «Мир», за которой отчаянно гонялись советские коллекционеры и книжные жучки. Причем вышел всего через три года после публикации в Великобритании – невиданные темпы для эпохи, когда переводная книга должна была пройти длинную цепочку согласований и заранее попасть в издательский план.

Что вдвойне удивительно, роман представлял собой пастиш (сегодня сказали бы «фанфик»), почтительное подражание Герберту Уэллсу – Прист, конечно, ловко объединил и закольцевал сюжеты «Машины времени» и «Войны миров», но сами по себе такие литературные эксперименты в СССР не поощрялись (хотя, конечно, не без исключений: достаточно вспомнить повесть Лазаря Лагина «Майор Велл Эндъю» и «Второе нашествие марсиан» братьев Стругацких).

Но это еще не все. Уже в 1983 году в толстом литературном журнале «Иностранная литература» появилась сокращенная версия романа Приста «Опрокинутый мир». Вещь в некотором смысле еще более непроходная, чем «Машина пространства»: на сей раз автор экспериментировал с восприятием пространства и времени, по сути, описывал коллективный психоделически трип, только без участия запрещенных веществ. Тем не менее бдительная цензура его легко пропустила, а в 1985 году «Опрокинутый мир» вышел все в той же «Зарубежной фантастике» отдельным томом со стотысячным тиражом.

Бунтарь и нонконформист по меркам англо-американской фантастики, Прист вытянул в Советском Союзе счастливый лотерейный билет. В Британии и США он публиковался в «New Worlds», журнале, который под руководством Майкла Муркока стал главной площадкой для революционной Новой волны НФ 1960–1970-х, в культовых сборниках редактора и прозаика Джудит Меррил «England Swings SF» (1968) и «Quark/1» (1970) под редакцией Сэмюела Дилэни и Мэрилин Хакер – а в СССР его непростые и во многом провокационные романы проходили все инстанции без сучка и задоринки.

И это при том, что в стране победившего социализма Новую волну не привечали: «Внешне внушительная, шумная, бурливая, но вскоре опавшая и вынесшая на берег не так уж много ценного», – с некоторой брезгливостью писал о ней Дмитрий Биленкин в послесловии к «Машине пространства». Для сравнения, первые авторские книги товарищей и коллег Приста, Майкла Муркока, Джеймса Балларда и Брайна Олдисса, вышли на русском только в 1991 году, а первый сборник Харлана Эллисона – и вовсе лишь в 1996-м.

Можно предположить, что здесь сработал человеческий фактор: дело в том, что проза «молодого британского фантаста» искренне увлекла переводчика К. Сенина. А скрывался под этим псевдонимом не кто иной, как Олег Битов, старший брат опального писателя Андрея Битова, журналист-международник, заведующий отделом зарубежной культуры в «Литературной газете». Даже если инициатива рассмотреть романы Приста для издания в СССР исходила не от него, авторитет московского литературного чиновника среднего звена определенно ускорил процесс.

Правда, в 1983 году случился конфуз: во время командировки в Венецию Олег Битов попросил политического убежища в Британии