Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

по-английски, сцепился в пабе с пьяными матросами. Его выручил Литвинов. который помог отбиться от нападавших и позже утверждал, что только из-за этого Сталин его пощадил. Вождь будто бы говорил ему: «Я не забыл того случая в Лондоне»[132]. Эта история приводится и в поддельных «Записках для дневника» – возможно, она случилась на самом деле и Литвинов после рассказывал о ней не только дочери, но и другим собеседникам.

На самом съезде, открывшемся 13 мая в церкви Братства на Саутгейт-роуд, Литвинов не входил в число 343 делегатов – он был всего лишь гостем съезда, что подчеркивало его по-прежнему невысокий партийный статус. Большинство, вопреки их названию, оказалось у меньшевиков, и они навязали съезду резолюцию о запрещении «эксов» и роспуске боевых дружин. При этом их праведный гнев вызвало не столько то, что большевики пользуются награбленным, сколько то, что они при этом не делятся с товарищами. Для расследования таких случаев и возвращения денег в казну партии была создана комиссия во главе с меньшевиком Георгием Чичериным – так Литвинов впервые увидел человека, ставшего позже его начальником в Наркоминделе. Избранный на съезде ЦК тоже оказался под контролем меньшевиков – в нем впервые не оказалось никого из большевистских лидеров. Из-за бурных споров съезд затянулся и закрылся 1 июня по самой банальной причине – закончились деньги. Взбешенный Ленин не собирался подчиняться меньшевистскому диктату – он перенес работу в созданный еще после предыдущего съезда Большевистский центр, фактически параллельный ЦК.

Сталин и Камо в свою очередь спокойно продолжили подготовку ограбления в Тифлисе. 13 июня боевики средь бела дня напали на дилижанс, перевозивший деньги, в самом центре города – на площади Эриванского (ныне Свободы). Закидав дилижанс и сопровождавших его казаков бомбами, грабители во главе с Камо, переодетым кавалерийским офицером, схватили мешки с деньгами и благополучно скрылись. Точная сумма похищенного неизвестна – какая-то часть прилипла к рукам любивших красивую жизнь абреков. Около 240 тысяч рублей Камо в июле привез в Петербург, а потом в Куоккалу к Красину. Там и выяснилось, что две трети денег составляли крупные 500-рублевые купюры, номера которых были известны властям. Обменять их можно было только в Европе, и в августе Камо попытался сделать это, взяв с собою часть денег. Приехав в Берлин под фамилией Мирский, он пришел к большевистскому связному – уже известному нам Якову Житомирскому, который вскоре выдал его полиции. Чтобы избежать отправки в Россию, хитрый боевик симулировал сумасшествие, да так успешно, что его не смогли раскусить самые опытные немецкие врачи.

Ходили (и до сих пор ходят) слухи, что в тифлисском ограблении лично участвовали Сталин и Литвинов. Если первый находился в Тифлисе и вполне мог наблюдать за происходившим со стороны, то второй был в это время далеко. В начале июня он приехал в Берлин с паспортом на имя Гольденштейна, но узнавший об этом Житомирский выдал и его прусской полиции. Неделю Литвинов провел в одной из городских тюрем – по его воспоминаниям, «самой гнусной и грязной» из всех, где ему пришлось сидеть. Подняв связи среди немецких социал-демократов, большевики смогли добиться его освобождения, и в день злополучного «экса» или накануне он выехал в Париж.

В августе он тем не менее смог – уже с другим паспортом – отправиться в Штутгарт на конгресс II Интернационала в качестве секретаря большевистской делегации, которую возглавлял Ленин. Это позволило ему укрепить отношения с вождем, которому тогда остро требовались преданные кадры. Революция в России окончательно потерпела поражение, что зафиксировал разгон властью оппозиционной Государственной Думы в июне 1907-го. От социал-демократов, как и от других революционных партий, отшатнулось большинство сторонников. Решительные меры премьера Столыпина загнали всех активных революционеров в тюрьму или эмиграцию. Для выработки курса партии в этих условиях на ноябрь была намечена Третья общероссийская конференция РСДРП в Гельсингфорсе. В целях ее подготовки Литвинов вместе с Богдановым отправился в турне по партийным организациям Поволжья.

Директор Департамента полиции М. Трусевич 2 ноября 1907 года разослал «молнию» во все отделения охранки, предписывая немедленно задержать Литвинова. В телеграмме содержались следующие приметы: «Лет 35, среднего роста, очень плотный, полное лицо, светлые глаза, рыжие волосы и подстриженные усы, носит очки или пенсне, производит впечатление артиста, может, если позволяет обстановка города, носить хорошее платье. Старая, не совсем удачная карточка разослана. Предпримите самые энергичные розыски по описанным приметам постановкою наблюдения за большевиками, а также на вокзалах и, если есть, пристанях, безусловно арестуйте, примите меры против побега и отправьте сильным караулом в Петербург, начальнику охранного отделения»[133]. Однако неуловимый большевик снова ушел от охотников. 14 ноября Гартинг сообщил из Парижа, что «через Финляндию в конце минувшей недели в Гамбург прибыл Меер Валлах».

Вероятно, главной целью Литвинова в этой поездке была Куоккала, где хранились заветные 500-рублевки – партия поручила ему после ареста Камо организовать их размен в Европе. Правда, некоторые авторы пишут, что купюры были переданы Литвинову за границей – например, по версии Б. Николаевского, большевик Мартын Лядов вывез их из Куоккалы в подкладке жилета, куда их зашили жены Ленина и Богданова. Но не исключено, что Литвинов сам приехал за ними на дачу Красина. Об этом пишет друг последнего, писатель Виктор Окс – как все красинские друзья, он не любил нашего героя и намекал, что тот привел за собой полицейский «хвост», чем едва не погубил хозяина дачи. В любом случае деньги были благополучно вывезены на Запад, и Литвинов занялся организацией их размена.

Размен таких банкнот достоинством 500 рублей стал причиной ареста Литвинова в Париже

По плану Ленина и Красина, размен должны были осуществить в нескольких странах одновременно (8 января), чтобы возможный провал в одном месте не повлиял на остальные. Привезенные в Париж 100 тысяч рублей хранились в Париже на квартире эмигрантки Варвары Писаревой; Литвинов собирался развезти их по разным городам и раздать исполнителям, чтобы каждый разменивал не больше 10–15 купюр. Самую большую сумму – 55 тысяч – Литвинов собирался разменять сам вместе с Фридой Ямпольской. Вероятно, они уже не жили вместе (да и жили ли вообще?). Фрида, предпочитавшая за границей называть себя Фанни, уже забыла юношеское бунтарство, ее тяготила полунищая жизнь на чужбине, но она согласилась еще раз помочь старому другу. Они должны были разменять 30 тысяч в Париже, а с оставшимися в тот же день выехать в Лондон. В Стокгольме разменом должен был заняться знакомый Литвинова по Риге Ян