Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

сумку с медными монетами. Очень удивленные, что я отказался взять деньги и взял только прилагаемый к ним хатак, они сказали, что подношение денег равно приглашению на хороший ужин. Поняв, что меня не уговорить, они ушли и вскоре вернулись с огромной грудой мяса, от которого я не мог отказаться.

На следующий день я провел свою первую экскурсию по храмам в сопровождении гидаламы. Сам монастырь с трех сторон окружен невысокими галереями длиной более мили, где почти вплотную стояли молитвенные колеса. Они приводились в движение огромным количеством проходивших по галерее паломников, но время от времени эта механическая передача молитв прерывалась тем, что верующие преклоняли колени, а затем зарывались с головой в пыль. Иногда то же самое представление можно было увидеть в исполнении ламы, но только с кожаной перчаткой на правой руке для защиты от грязи.

Из галерей мы вышли на большую базарную площадь, куда тангуты на яках привозили свой товар. Толпа очень живописна: женщины с волосами, заплетенными в косы, покрытые украшениями, доходящими почти до земли, а мужчины, особенно молодые, в отороченных красным сукном шубах с одним рукавом, волочащимся по пыли, и в сдвинутой набок меховой шапке. На груди у них – коробочка из чеканного серебра, инкрустированная кораллами и другими цветными камнями с молитвенным свитком внутри. На поясе – огромная абордажная сабля, а на ногах – красно-зеленые сапоги. Толпа была настроена явно враждебно, и я был объектом шиканья, смеха и аплодисментов. Последние означали не дань уважения мне, а служили средством отпугивания непременно сопутствующих иностранцам злых духов. Брошенный в меня камень чуть не попал в голову.

Некоторые храмы – в два или три этажа, с окнами, темные арки которых сужались вверх, придавая всему зданию эффект устремленности в небеса. В первом из посещенных мной храмов сидящий позолоченный Будда достигал размеров двух этажей. Перед ним стояли ряды украшений из чеканного серебра, медные кувшины с павлиньими перьями и большой таз с маслом, в котором горел фитиль. Крышу поддерживали двойные ряды колонн, увешанные разноцветными шелковыми лентами. Ближайшие к алтарю колонны у основания украшены грозными бронзовыми львами. К потолку тоже подвешены шелковые ленты, скрепленные вместе так, что создается впечатление колонны, пока ветерок не начинал их слегка покачивать.

Мы посетили еще один или два храма, но, когда собирались войти в следующий, прямо у нас перед носом двери бесцеремонно захлопнули и, несмотря на все наши доводы, так и не открыли. После чего нас обступила толпа грозных лам, а трое старых лам кружили вокруг храма, бормоча молитвы и перебирая четки. Бедные, исхудалые, закутанные в плащи старики казались тенями, охраняющими вход в Святая Святых. Мы предприняли неудачную попытку войти в другой храм.

Надеясь, что ламы скоро устанут от игры, мы побродили по закоулкам и некоторое время спустя попробовали еще раз, но нас встретили захлопнутые двери и брошенная сзади пара камней. Когда мы переходили площадь, в окрестных храмах как раз закончилось богослужение, и на площадь хлынуло множество лам, свистящих и насмехающихся над нами. Грозная толпа следовала за нами по пятам, и мой проводник все больше нервничал. Внезапно он спросил меня, не думаю ли я, что мне следует нанести ответный визит посетившему меня накануне высокопоставленному ламе. Не успел я ответить, как гид открыл дверь здания, мимо которого мы проходили, втолкнул меня внутрь, закрыл и запер дверь.

В большой, просторной и вычищенной до блеска комнате меня приветствовал хозяин, один из святых лам монастыря, и попросил занять место за длинным столом, вокруг которого уселось несколько братьев. Сам хозяин сидел один за небольшим столиком, расположенном чуть выше других, но это не помешало ему принять участие в ведшейся во время обеда оживленной беседе. По окончании трапезы я воспользовался случаем, чтобы выразить протест против агрессивного обращения со мной, но, поскольку ответ хозяина был столь же уклончивым и вежливым, как и все в нем, раздосадованный, я сказал ему, что намерен немедленно уехать. Когда я вышел из дома, площадь была пуста, и больше никаких враждебных выпадов не было.

На следующий день, 28 марта, я уехал с ощущением, что в итоге все же получил представление о Лабранге и удовлетворение от приобретения ряда интересных тибетских предметов.

Очередным моим пунктом назначения был Сиань, столица провинции Шэньси. Вместо обычного пути через Ланьчжоу, я решил ехать не по главной дороге через города Таочжоу, Миньчжоу, Нинъюань, Тяныпуй и Чэннан, по расстоянию около 450 миль.

К концу первого дня мы добрались до тангутской деревни, где я решил переночевать, несмотря на заверения моего дунганского проводника, что это невозможно. Моему проводнику пришлось перелезть через стены нескольких дворов, прежде чем дверь одного из домов открылась после казавшегося бесконечным замешательства. Я начал задаваться вопросом, не был ли этот дом выбран для того, чтобы отпугнуть меня, потому что в дверях нас встретил прокаженный такой отвратительной наружности, что, если бы не поздний час, я поехал бы в другую деревню. Я расположился в большой комнате с лошадью и двумя коровами, а прокаженный спал снаружи. Я лег на кан, на котором были расстелены два одеяла, но на рассвете меня разбудил прокаженный, пытавшийся вытащить из-под меня одно из них. Я провел ночь на его кровати! Поскольку инкубационный период проказы длится от трех до десяти лет, у меня было достаточно времени для болезненного ожидания.

На следующий вечер мы остановились в караван-сарае возле монастыря Кадия, и вскоре нас окружила толпа особенно назойливых лам. Занятый рисованием, я попросил их оставить меня в покое, но все равно склон холма, где располагался караван-сарай, очень быстро заполонили ламы в красных одеждах, принявшиеся метко бросать в меня камнями. Чтобы положить конец этому абсурду, я выстрелил из дробовика сначала в воздух, а потом в землю рядом с почтенным ламой, только что попавшим мне камнем по ноге. Двор и склон холма моментально опустели. Я написал протест настоятелю монастыря, и вернувшийся от него посыльный сказал, что настоятель обещал перерезать горло попавшему в меня камнем злоумышленнику.

Меня снова предупредили, что у выбранной мной дороги скверная репутация из-за частых нападений разбойников, и вскоре меня оставили мои проводники, а затем их примеру последовал выделенный для моей охраны солдат с мечом, равным его росту. Я сам позаботился о вооружении своих людей всем, что у меня имелось в наличии, в том числе недавними этнографическими приобретениями, среди которых были тангутский меч и мушкетон без боеприпасов. Оружие я раздал исключительно для придания людям уверенности, но даже