Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

мятеж, был арестован, а редакция журнала разгромлена. За несколько дней до ответа Тинякову Глинского освободили, а в декабре того же года он умрет. Журнал прекратит существование (вернее, последний номер вышел еще в августе).

Тиняковских публикаций во второй половине 1916-го и в 1917-м мне обнаружить не удалось, кроме как в том же «Историческом вестнике»: в декабрьском за 1916 год номере вышла его большая рецензия на «биографический набросок» А.Измайлова «Чехов», в апрельском за 1917-й маленькая – на книгу А.Рязановского «Демонология в древнерусской литературе», которая заканчивается так: «…г. Рязановскому не удалось поколебать весьма ценного (и отрадного) мнения Ф.И.Буслаева о бедности национальной русской демонологии». Достаточно бегло полистать этот номер «Исторического вестника», чтобы увидеть: демоны, по крайней мере с точки зрения авторов журнала, рождаются на глазах…

Практически нет и стихотворений того периода. Вот датированное сентябрем 1916-го. По-моему, одно из сильнейших у Тинякова, по-настоящему искренних:

Все равно мне: человек и камень,

Голый пень и свежий клейкий лист.

Вечно ровен в сердце вещий пламень

И мой Дух непобедимо чист.

Всем терзаньям, всем усладам тело

Я без сожаленья отдаю,

Всем соблазнам я вручаю смело

Душу преходящую мою.

Мне уже не страшно беззаконье,

Каждый звук равно во мне звучит:

Хрюкнет ли свинья в хлеву спросонья,

Лебедь ли пред смертью закричит.

Уж ни жить, ни умирать не буду,

Стерлись грани, дали, времена,

Только Я – Один во всем и всюду,

А во Мне – лишь свет и тишина.

Известно, что Тиняков попытался выпустить вторую книгу стихотворений, но то ли отец на сей раз денег не дал, то ли не нашелся издатель… Книга должна была называться сначала «Поругание любви и веры», а потом «Весна в подполье». Большую часть стихотворений спустя шесть лет Тиняков включит в «Треугольник». О нем в свое время. А сейчас о не включенных.

Основная их мысль: развращающий, губящий человека и всё живое город и благодатная, живительная природа. Вот один из примеров этого противопоставления:

Пасущийся в полях, беспечно-мудрый скот,

И пахарь за сохой, и бабочка над лугом, —

Со всеми вами в лад душа моя поет

И сердце мне велит быть вашим добрым другом.

Вы созданы, как я; мы в должный час умрем;

Мы дышим, и живем, и радуемся вольно;

Усталость нас дарит отдохновенным сном;

Нам сладко от любви; нам от страданий больно…

Когда же вижу я машин стальную плоть

И страшную в них жизнь, – бессмысленно-тупую, —

Тревоги я в себе не в силах побороть,

И тяжкий, темный страх я перед ними чую.

Когда аэроплан сквернит святую твердь,

Я думаю в укор безумному народу:

От Бога сладостней приять и труд, и смерть,

Чем взять у сатаны бессмертье и свободу.

Я мыслю: дохлый пес, что тлеет и смердит,

Прекрасней и живей, чем та стальная муха,

Которая сейчас под тучами парит,

В которой нет любви, и разума, и духа!

Датировано: «март 1914. Петербург».

Рядом с ним уже цитированная «Цивилизация». А вот длинное стихотворение «Мой прадед». Оно не стоит того, чтобы приводить его здесь полностью. Как образчик – две строфы: «Он в будни мерно за сохою / Шагал в ликующих полях, / А в праздник – с песней удалою – / Гулял и гикал в кабаках. // В избе, пропахшей горьким дымом, / Под ледяной метельный смех, / Он, как медведь, дремал по зимам, / Закутавшись в овечий мех».

Любопытно, что стихотворение, написанное еще в Москве в августе 1912-го, предваряет эпиграф из того самого Бориса Никольского: «Мой род не знатен и не громок, / Ему безвестна глушь веков, / Но я моих отцов потомок / И я люблю моих отцов». Правда, опубликован был «Мой прадед» в «Новом журнале для всех» (1913, № 10) без эпиграфа…

Продолжает поэт Тиняков увлекаться восточными религиями («За книгою Шри Рамакришны»), смертью, пороком, изучает любовь и плотскую, и духовную… В целом «Весна в подполье» повторила бы «Navis nigra», как в целом повторит дебютную книгу «Треугольник», изданный в 1922 году, когда Александр Иванович чуть ли не победителем вернется в литературный мир Петрограда (который многие тогда снова стали называть Петербургом). Тиняковская история не то чтобы была забыта, а заслонена другими, куда более значительными событиями.

* * *

«25 октября 1917 года совсем обнищавший поэт отбыл в родной Орел…» – сообщает в предисловии к тиняковской книге «Стихотворения» Николай Богомолов.

Не знаю, как он установил столь точную дату (в дневнике Ремизова за 1917-й год читаем: «4.xii. <…> Сегодня было великое нашествие». В числе посетителей и фамилия Тинякова), но так или иначе с 1 мая 1918 года в орловской газете «Известия совета рабочих и солдатских депутатов» начинают печататься статьи, заметки, рецензии, стихотворения, подписанные в основном «Герасим Чудаков». Позже Тиняков сам признается, что под этим псевдонимом писал именно он.

Итак, в годы Гражданской войны Александр Иванович жил сначала в Орле, затем в Казани. Писал статьи о революции, революционном искусстве, откровенно подражая блоковской «Интеллигенции и революции»; выступал против антисемитизма («Позор и беда тем темным людям, которые поверят буржуазной клевете и начнут думать, что всякий еврей – враг. Пора уже забывать о разделении людей на евреев и русских и т. д., пора вспомнить, что каждый человек есть прежде всего человек!»); печатал рецензии, где клял и высмеивал своих бывших кумиров: Валерия Брюсова, Зинаиду Гиппиус, Дмитрия Мережковского, даже Блока задевал. Сочинял рифмованные агитки, к примеру:

Революции грозная сила

Пред собою не знает препон:

В феврале она в щепки разбила

Николая Бездарного трон.

В октябре она смелым ударом

Соглашателей свергла во прах, —

И по селам промчалась пожаром,

И огнем расцвела в городах.

В этом огненно-грозном прибое

Гибнет старый, палаческий строй,

Но спасается в нем всё живое:

Воскресает народ трудовой…

Он не поместит их в свои сборники. Там будут совсем другие стихи.

Николай Богомолов разыскал десятки публикаций Тинякова в орловских, казанских и петроградских газетах 1918–1924