Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

Барон вызвал есаула М. и приказал ему: «Поедешь и найдешь третью сотню и прикажешь ей выставить сторожевое охранение». М. поехал на выстрелы, но последние залпами и редкой перестрелкой слышались повсюду. Есаул ехал по лощине, пока не наткнулся на какую-то часть, медленно едущую по предгорью.

– Какая сотня? – крикнул М.

– Третий эскадрон, – послышался ответ.

«Что за черт, почему эскадрон», – подумал есаул и подскакал к хвосту колонны. Приблизившись вплотную к первому всаднику, он с трудом разобрал, что у него на голове шлем. «Красные», – пронизала его голову мысль, и он, не подавая виду, рысью поехал вдоль колонны. «Но что за черт, как будто бы другие едут», – подумал, присмотревшись, есаул и снова приблизился к рядам. «Эти в фуражках».

– Какая сотня? – тихо спросил он.

– Третья сотня, – послышался ответ.

– А где командир?

– В голове.

Есаул М. поскакал туда и подъехал к передовому всаднику.

– Это кто едет? – спросил он.

– Ротмистр Забиякин, – громко ответил спрашиваемый.

Это была разыскиваемая сотня. М. быстро рассказал Забиякину о том, что к его сотенному хвосту присоединились, по ошибке, красные, и тот быстро передал по сотне приказание, в одно мгновение повернул всадников и открыл огонь в упор по красным кавалеристам. Некоторые из них повалились с лошадей, а остальные вихрем метнулись в сторону и исчезли в ночной темноте. Бой кончился этим эпизодом. Красные были разбиты и согнаны с сопок. Унгерновцы, утомленные многочасовым боем, заснули как убитые. Барон простоял здесь еще несколько дней и решил идти на соединение с генералом Резухиным.

* * *

Барон Унгерн решил выступить на соединение с генералом Резухиным, находящимся в районе реки Селенги.

К моменту выхода дивизии с места стоянки, с реки Хорогол, были получены печальные новости. Урга была занята красными, и унгерновцы теряли не только свою базу, но и тыл. В бушующем красном море они оставались одни, как ладья среди морских волн.

Дивизия переменным аллюром пошла к Селенге. За один переход до этой реки вперед выехали квартирьеры и с ними комендант бригады есаул М. Ехали быстро, погода была чудесная, из лощин тянуло живительной прохладой, и офицеры вели разговор о том, что теперь будет делать барон. Как наказывать провинившихся?

В Урге он сажал на крыши, в Забайкалье на лед, в пустыне Гоби ставил виновных на тысячу шагов от лагеря, гауптвахты нет… Офицеры смеялись и говорили, что в нынешней обстановке Унгерн ничего не выдумает. Но он выдумал.

Квартирьеры прибыли на бивак, разбили его и стали ждать дивизию. На другой стороне был виден лагерь Резухина, который уже перекинул через реку пешеходный мостик. Настроение было у квартирьеров чудесное, пахло сосной, ароматом цветов, но после разбивки лагеря с предгорий потянул легкий ветерок, и по всему биваку распространился тяжелый запах. Что-то гнило, где-то была падаль. Начались поиски, и скоро нашли на участке 4-го полка павшую корову. Лопат не было, и стали ждать прихода с дивизией обоза. Дивизия подошла, обменялись с резухинским лагерем радостным встречным «Ура!», а барон ушел к генералу Резухину. Корову же спешно зарывали. Мрачный и злой возвращался Унгерн с противоположного берега и в таком угрюмом состоянии подъехал к району 4-го полка. Есаул М. сидел в палатке, босой, и с тревогой наблюдал за бароном. Тот поднял голову, понюхал воздух, еще раз понюхал и заорал:

– Дежурного офицера!

Беда начиналась, и у М. защемило сердце. Офицер подскочил к Унгерну.

– Вонь!!! – снова заорал барон.

Офицер молчал.

– Бурятов ко мне! – закричал тот.

Явились буряты.

– Выпороть! Двадцать пять! – приказал Унгерн, и не успел бедный дежурный опомниться, как ему уже всыпали 25 ташуров. И только когда он встал, то сказал барону:

– Ваше превосходительство, я не виноват. Старшим был комендант бригады.

– Есаула М. к начальнику дивизии!!! – понеслось над лагерем.

У есаула замерла душа. Он быстро надел мокрые сапоги и пошел к Унгерну.

– Вонь!!! – сказал грозно барон.

– Так точно, вонь, ваше превосходительство, – ответил есаул.

– Заразу разводить!.. Понятия о санитарии не имеешь!! Пакость разводишь!! – уже кричал барон.

– Ваше превосходительство, корова павшая. Ее зарывают…

– Молчать! – заорал на весь лагерь Унгерн и ударил М. по руке.

– Ваше превосходительство, не смейте драться! – крикнул М. и побледнел.

– А не смейте… Я тебе покажу… Я тебе устрою именины…

И барон закидался, не зная, как наказать дерзкого. И вдруг крикнул:

– Марш на куст!

Около палатки барона, шагах в десяти, стояло дерево, ветви которого были от земли не менее чем сажени на полторы. М. бросился к нему, стал быстро взбираться на дерево, скользил обратно, падал и снова начинал взбираться.

– Если ты сейчас же не залезешь, я пристрелю тебя, как котенка, – спокойно-грозно сказал барон, и есаул во мгновение ока уже сидел на первом суку.

– Выше! – приказывал Унгерн.

М. лез выше и наконец забрался почти на самую вершину, где ветви были тонкие и сгибались под ним.

У барона сердце еще не отошло. Он пристально обозрел позицию коменданта, отошел к палатке и заорал:

– Адъютанта ко мне!

Штабс-ротмистр Павильцев появился перед Унгерном.

– Ты чего тут у меня канцелярию развел? Это тебе министерство, что ли?.. Марш на куст!!

Адъютант залез на соседний куст.

– Начальника штаба ко мне!! – снова разнеслось по биваку.

Войсковой старшина Аьвов предстал перед бароном.

– Непорядки кругом… Никакого наблюдения. Никакой осмысленной работы. Марш на куст!

Начальник штаба взобрался на следующее дерево.

– Безродного ко мне! – опять понеслось по лагерю.

Скачками подлетел штабс-капитан Безродный и, получив приказание: «Марш на куст!», быстро очутился на дереве, рядом с другими. «Бурдуковский», – орал Унгерн, и, когда тот прибежал на его зов, барон уже бесновался. «Ты почему до сих пор донесение не представил?» – «Да, ваше п-во, я же писать не умею», – жалобно отвечал тот. «А, ты писать не умеешь, ну, так я тебя образую…» И, схватив ташур, начал сам всыпать своему верному личарде-палачу.

Офицеры сидели на кустах, как воробьи на ветках. Сидеть было тяжело. В мягкую часть впивались сучки, ветер покачивал ветви, а перед глазами был шумный лагерь, откуда кучки людей с большим любопытством наблюдали новую позицию, занятую штабом дивизии.

Прошел час, два, наступил вечер. В лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения с неудобной позиции.

Барон разделся, голым сходил на реку, выкупался и вернулся обратно в палатку. Он зажег свечку, взял книжку, лег и стал читать. Офицеры сидели на ветках.

Прошел еще час. Барон потушил свечу и лег спать. Положение становилось все более печальным. Сидеть было мучительно, и есаул М. стал стонать.