Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Ознакомительный фрагмент

В юности, как и все, писал стихи. Ни одно из моих стихотворений не было опубликовано. Зато некоторые из них знали наизусть альпинисты. Однажды я поднялся вдвоем с Сашей Степановой на пик Маяковского, что в Заилийском Алатау, и нашел на вершине в туре четыре записки с моим стихотворением «Пик Маяковского». Поскольку оно никогда не печаталось, я его, пожалуй, приведу здесь. Уж не обессудьте.

Я знал Вас как любимого поэта

По выступлениям, статьям, заметкам,

По Вашим многочисленным портретам,

Карикатурам ГОСТа, злым и метким.

Я знал Вас как знакомую мне площадь,

Как станцию московского метро,

Где в блеске стали днем я ночью

От Вашего бессмертия светло.

А вот таким я вижу Вас впервые.

Как в жизни – недоступный и простой.

Могучи Ваши плечи снеговые

И в облака ушли Вы головой.

Как Вы похожи на себя махиной этой,

Громадиной из камня, фирна, льда!

Четыре тыщи двести метров,

Владим Владимыч, Ваша высота.

И разговор Ваш тоже мне знаком.

Встревожив тишину тяньшанских далей,

Вы говорите камнепадов языком,

Как некогда с эстрады грохотали.

С трудом карабкаясь по скалам, ледникам,

Мы будто бы по глыбам Ваших рифм шагали,

И с каждым шагом открывались нам

Все новые, невиданные дали.

Вот это памятник! С особой, звонкой мощью

С вершины прозвучал чеканный стих.

Эх, если бы в Москву, на Вашу площадь

Могли б Вас альпинисты принести!

И вот однажды на зимовке в горах Тянь-Шаня, где мы жили с женой и маленькой дочкой, я вдруг ни с того ни с сего написал повесть «Сидит и смотрит в огонь». Послал в «Молодую гвардию», она сразу была напечатана и… пошло-поехало, стал писать и писать. Я никогда не учился литературе, никогда не ходил на какие-нибудь литературные кружки или литобъединения. Просто рассказывал о том, что знал, и о том, что со мной случалось. Не так уж это и сложно. Написать рассказ – не то, что подняться по километровой обледенелой стене. Садись и рассказывай, как дело было. Все мои рассказы и повести написаны от первого лица, за исключением разве детективов. Никогда не думал о языке, о форме и прочих литературных изощрениях. Никогда ничего не переделывал и не переписывал. Мне легче новое написать, чем переделывать. Писал быстро и легко. Скажем, приключенческий роман «Золотой Будда» (восемь авторских листов) я написал за 19 дней. Приехал в Переделкино, сел и прямо шлепал на машинку. Мои профессии пригодились. Например, книга К. С. Станиславского «Работа актера над собой» вполне может служить учебником для писателя. Тут и понятия о композиции, и важность детали (куски), и правда жизни (верю – не верю), и задача и сверхзадача – все есть. Пригодилась мне актерская школа и тогда, когда я на Центральном телевидении в качестве автора вел программу «Оглянись, Россия», ведь десяток сценариев часовых фильмов нужно было написать. Альпинизм научил целеустремленности. В альпинизме ходят не ногами и не руками, а головой. Главное здесь тактика и стратегия. Все продумать, рассчитать надо. Тогда будешь на вершине и останешься жив. А наука орнитология учила видеть природу, наблюдать и анализировать увиденное. Я уже не мог написать: «В кустах пела какая-то птица». Знал какая, в каком кусте, как пела и почему.

Как я стал писать детективы, не будучи специалистом в уголовных делах? Очень просто. Когда в годы российского лихолетья посыпались со всех сторон детективы и люди перестали читать что-то другое, я взял книжку Тибора Кестхейна «Анатомия детектива», посмотрел, как это делается (там даже схемы вычерчены), и пошел их шлепать. Мне понравилась эта игра, имеющая свои строгие правила. Боевики, которыми нас пичкают на телевидении, отнюдь не детективы. Пух-пух-пух! Горы трупов и трюков, но никакой игры ума, никакой психологии. Шерлок Холмс, Пуаро и даже Мегре очень милые люди, но несколько старомодны. Меня интересовала психология моих героев. Для этого я прочитал Фрейда и Эрика Берна. Особенно полезной для дела мне показалась книга Берна «Введение в психологию и психоанализ для непосвященных». Каковым я и был. Затем изучил инструкцию МУРа «Алгоритмы работы сыщика».

Детективы мои пошли, тут же печатались, а «Два пера горной индейки» просто поставили на уши всю Кабардино-Балкарию. Хотя я не делал никаких портретов и не хотел никого обличать, читатель узнал в моих героях мафию Приэльбрусья, посыпались благодарственные письма и настолько серьезные угрозы, что мне пришлось отправить кое-кого из семьи в деревню. Я писал о том, что знал. Отличались мои детективы познавательной нагрузкой. Скажем, сюжет «Звезда Багратиона» основан на моем знании российских наград. На эту тему у меня вышло несколько книжек, последняя из них – «Энциклопедия русских наград» («Голос-пресс», 2001). В детективе «Камень» исследуется убийство, совершенное во время восхождения. А у меня за двадцать пять лет набралось около 150 восхождений (Альпы, Кавказ, Тянь-Шань, Алай, Памир, Алтай, Камчатка). Детектив «Два пера горной индейки» просто взят из жизни. Ко мне в Зоологический музей пришел следователь и принес два перышка. Они были найдены в сумке убийцы вместе с дробинами 2-го номера. Мне надо было определить вид птицы и вычертить ее ареал (область распространения), чтобы сократить территорию всесоюзного розыска. Иголка в стоге сена, ибо рисунок пера у различных видов птиц не повторяется, как и отпечатки пальцев у человека. Но я ее нашел, ею оказался улар, или горная индейка, как ее еще называют. Ареал же этого вида улара так мал, что я совершенно точно указал на место его добычи – Приэльбрусье. И преступник был вскоре найден.

Но как неожиданно я начал писать детективы, так же в одночасье и бросил. Когда воруют миллиарды и за год убивают десятки тысяч, что может значить какой-то единичный случай? Да и на прилавки в метро, заваленные детективной макулатурой, невмоготу уже смотреть.

До этого путешествовал по Северу на байдарке и в Коряжме случайно обнаружил украденную из музея Сольвычегодска пелену XVII века. Появилась повесть «Пелена». О своих путешествиях написал еще одну книгу. Принес рукопись – А. Кузнецов. «Запахи Севера» – в «Молодую гвардию» и положил на стол. Смотрю, рядом лежит другая рукопись: А. Кузнецов «Запахи океана». Это был Анатолий Васильевич Кузнецов, который потом уехал и погиб в Англии. Схватил я свою рукопись и бежать. Рассказал Владимиру Алексеевичу Солоухину, он очень смеялся и посоветовал мне взять псевдоним, а книгу назвать «В северном краю». Я так ее и назвал, но псевдонима брать не стал.

Я никогда не стремился к знакомствам с большими писателями и хозяевами жизни. Но был дружен с Солоухиным. Дружба наша давняя. Когда мы с сестрой Лидией были театральными студентами, то дружили с литинститутовцами. Тогда мы и познакомились с Солоухиным.