Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Он был невысоким, сутулящимся юношей зрелых лет. С вихрами взлохмаченного кока на голове. Ну, какой из него по внешнему виду хороший преподаватель? Тем более образцовый.

Ну хорошо. Портрет не вышел. Но главное-то не во внешности. Возьмем голос, манеру излагать. Как должен говорить хороший лектор? «Говорит как пишет» — вот закон. Грамматические и стилистические огрехи не-до-пу-сти-мы. Лучше всего прямо читать заверенный цензурой текст.

А Гастев? Какой-то деффект речи, никаких вообще бумажек, дома забыл. Стоит не лицом к аудитории, а боком, одной рукой, другой рукой, а то и двумя сразу вихры свои треплет, отчего они еще более лохматятся. Начинает фразу, останавливается, снова начинает по-другому, новыми словами, самого себя перебивает, еще и чертыхается и наконец резюмирует, что «не выходит». Ужас!

Набирает воздух, пыхтит, изображает размышление вслух…

Просит нас подсказать…

Найти ошибку в том, что он полчаса назад сказал…

А мы что? Учиться пришли.

И уж совсем ни в какие ворота. Как-то я спросил у своего друга Меськова:

— А чего это у Гастева, такого ясномыслящего человека, такие мутные глаза иногда? Прямо-таки оловянные, как у Марины Цветаевой?

— Да ты что, не видишь? Он же почти всегда поддатый.

Мать… Перемать! Проклятая невнимательность.

Так вот почему… А… Так вот, значит, почему… Ах я осел неприметливый.

Ясно: никак Гастев не тянет на чин хорошего лектора. Тем более образцового.

Гастев и не был лектором хорошим, он был — блестящим. Фейерверкером!

С искрой от самого Господа Бога. Что я и попытаюсь продемонстрировать.

Тогдашний завкафедрой Александр Александрович (Сан Саныч) Зиновьев пробил для Ю. А. Гастева, отсидевшего по 58-й политической статье и, может быть, еще не реабилитированного, чтение курса «Обоснование математики» для нас — третьекурсников вполне аполитичной кафедры логики.

Нам единственным повезло: для нас его приняли, при нас уволили.

Никому больше не достался.

Хороший лектор должен быть исключительным занудой. Разложит бумаги, иногда многолетней давности, по наследству перешедшие, с дырками на сгибах — и читает, странички переворачивает. В лучшем случае — только что опубликованную книжку свою, или ту, что в процессе написания. Скууучно!

Пусть знающий автор сам аккуратно, грамотно и не торопясь в книжке изложит, у него, небось, лучше получится, чем у ничего не понимающего студента, который спешит-неуспевает, к тому же голова и без того совсем другим занята.

Пусть профессор напишет, издаст, а мы почитаем.

Зачем лекции-то читать? Слушанье-то аудиторное зачем? Если гладко.

Что добавляет это чтение вслух к чтению про себя?

Зато блестящему лектору, за которым студенты табунами ходят, все эти правила ни к чему. Он не излагает известное в устной форме, что доступно и диктору. Лекции златоуста печатным текстом не заменишь. Его лекция — сама жизнь. Книга на основании такого курса — остылый труп.

Настоящий, природный лектор лекцию свою (и никогда не чужую) и не читает вовсе. Он озадачивает, ошарашивает слушателей драматизмом фактов и проблем, завораживает, заражает, заставляет их думать. Может быть, в первый раз в жизни.

Хорошему лектору лишь бы не мешали зачитывать от звонка до звонка, пусть хоть в морской бой в задних рядах гоняют.

Блестящий — ведет за собой, сам летит впереди всех.

Чертову тучу профессоров я переслушал на четырех факультетах МГУ и во всех областных центрах Сибири. Таких, как Гастев, знаю только двоих.

Второго из скромности не помечу даже инициалом.

Один из современных мудрецов среди прочих самодельных афоризмов высказался — «интересность» и «глубина» не совместимы (у Н. Бора «дополнительны» друг другу). В смысле все, что интересно, — не глубоко. А то, что глубокое, — не интересно!

Кто только этим глубоко неинтересным занимается? Не знаю, о чем это он. О детективном жанре, что ли? И там неверно. Очередная высокомудрая глупость. Давай-ка для проверки что-нибудь наиболее глубокое.

Критериев нет, но может быть этика. О морали и вплоть до амо-ральщины, едва ли не вся мировая литература. Исключительно интересно!

Или мало кому понятная теория относительности. Вот уж глубина… Омут.

Так ведь уже есть значительное число изящных, не просто интересных, а увлекательных изложений. Не торопись только, вникай и перечитывай. И глубины откроются.

Для очень многих мерилом научной глубины служит теорема Геделя. Нелегко донырнуть самостоятельно. Но вот же логик Смаллиан в сказках и задачках про острова, населенные рыцарями и лжецами, медленно, последовательно, дух и ум захватывает как интересно, подбирается к самой теореме и, не снижая уровня увлекательности, доказывает и ее. Эй, мудрец!

Вот пример: и захватывающе интересно, и предельно глубоко.

Или возьмем того же Гастева Юрия Алексеевича. Он нам теорему Геделя не то чтобы строжайшим образом доказал на доске мелом, он ее сыграл в лицах, жестах и мимике. Он заставил нас сопереживать и радоваться (правда, мы и не упирались), когда эта твердыня глубины (или так нельзя сказать?) сдалась и пала и мы, как могли, поняли и овладели. Нельзя всего этого повторить, даже и показать, но эмоциональный шок я помню до сих пор.

Лекции Гастева были многослойными. Сам текст, формулы, теоремы, то, что изобразимо на доске. Но еще и метасоображения: как ко всему этому подступиться, что уже достигнуто, много ли осталось, и оценки — молодцы ли мы уже или надо еще поднапрячься.

Еще раз: Гастев не зачитывал тему, он ее атаковал:

— Долго не хотел читать «Мастера и Маргариту». Друзья, родня со всех сторон советуют прочесть, настоятельно рекомендуют. Не могу. Не может быть хорошим писатель, чьи пьесы идут во МХАТе. Уговорили — прочитал! Потрясающе!

— «За мной, читатель!» — в некотором восторге подсказал я.

— Не только это… Ну да и это. Но почему это?

— Так это же ваш стиль! Эпиграф ко всему вашему курсу…

Начинал он с характеристики предстоящей нам операции на фоне других, в связи с другими научными, общенаучными, метанаучными и философскими проблемами. Он рисовал схему оборонительных рубежей проблемы, расположения главных трудностей, планировал, какие необходимо будет доказать предварительные леммы, откуда будет нанесен главный, завершающий удар. Напоминал ранее доказанное, что нам пригодится в сегодняшнем бою.

Уже почти добравшись до цели, он мог вдруг остановиться и даже отступить.

И начинал с другой стороны и, пробившись почти к цели, показывал место, до которого мы дошли в ходе прошлого незавершенного штурма.

Или рассказывал пару анекдотов по этому поводу.

Или по другому, к делу не относящемуся.

Так, для разрядки и разминки затекших мозгов.

Тут я его не перебивал и не конкурировал.

Он так и начинал иногда лекции:

— Сегодня я собираюсь рассказать вам о… Но если тема окажется сложнее,