Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Мадам лезет целоваться-благодарить, а сама сует пачку в карман.

— Ну так чего ты отбиваешься, мешок на плечо прицепи.

Это как Саша Н. жаловался:

— Все говорят, что взяточничество, мздоимство кругом. Одни дают, другие берут. Я бы с удовольствием взял. Так не дает никто.

Теперь уже и в социальном положении между нами был виден и быстро возрастал разрыв, но сами отношения становились только теснее и теплее.

Каждый раз, когда я прилетал в Москву, я и заходил к ним, и ел специально для меня приготовленную еду, и ночевал у них. Правда, это не довод.

У кого я только не ночевал.

Как-то только прилетел, тут же организовали стол на квартире у Бочарова. Славина жена Таня, тоже, конечно, с философского, была девушка добрая, инициативная, но несколько взбалмошная. Чтобы показаться в доску своей, чрезмерно материлась. В этой компании еще иногда только моя Люся, а других девушек не бывало. Мы, особенно лично я, в этом отношении просто одесские биндюжники, смущались и краснели.

Эта Таня где-то читала про атеизм. И как-то, со свойственной ей безалаберностью, что-то критическое сказала о Евангелии и плюс:

— На свете есть всего четверо ученых, которые могут отличить Евангелие от Марка от Евангелия от Матфея.

Тут я аж подскочил.

— Танечка, побойся Бога, что ты за глупости говоришь. При чем тут четверо ученых. На свете, побоюсь сказать миллионы, но, безусловно, сотни и сотни тысяч людей, практически все протестанты, знают Евангелие, включая Апокалипсис, наизусть.

Назови им любую строчку, и они скажут, кто сказал, в какой части и строчку не так как ты, а правильно произнесут.

Я в лагере таких несколько знал, а по жизни еще больше.

Однако я не о Тане.

На сей раз за столом был чужой, иностранец, молодой чех. Логик, как всегда с неплохим русским. Я, по правде сказать, стыдно сознаться, тогда иностранцев, даже и чехов, несколько побаивался — повод в лагерь загудеть. Короче, сторонился. Однако уже после получаса смотрю, этот чех настойчиво ближе ко мне пересаживается.

У меня в руках штурвал.

Капустник на одного человека, всем про всех рассказываю, анекдоты, как из рога изобилия. Или оттуда только деньги?

Подсел чех вплотную ко мне и говорит:

— Я тут месяц в Москве и вот час в компании с тобой. За этот час я узнал больше.

Эх, какое было время молодое! Я в бурке, на буланом коне, с шашкой в руках.

Потом мы с этим чехом домой вместе шли или ехали. И в первый раз в жизни я говорил с кем-нибудь о национальной психологии. И с тех пор полюбил эту науку и немножко жалею, что я не там. Боюсь переврать то, что он мне говорил, но вкратце это звучало (может быть, приблизительно) так:

— У каждого народа складывается свой стереотип. Кого они любят, кого ненавидят.

Чехи ненавидят немцев (прошу у всех прощения, если что-то попутал). Исторически, с кем бы Германия ни воевала, а она почти непрерывно воюет, первое — это она ногами, сапогами, танками проходит чешскую землю. С кем бы ни война, а первыми и до конца войны страдают чехи.

А зато любимый народ у чехов — поляки (не прошу прощения, даже если ошибся).

Совсем не так у словаков. Те ненавидят венгров. Вот кто их всю жизнь воюет, бабам животы взрезает. А любят они большого брата — русских.

— А русские, — высказываю я свое мнение, — больше других любят французов. Так, в фантазии. Якобы французы — веселые, любвеобильные люди. И немцев, хотя с немцами чаще всех и кровопролитней всех воюют.

А ненавидят русские евреев и цыган. Чтобы сомнений не возникло — я не цыган. Я — еврей.

— А знаешь? У нас тоже цыган не любят. Чужие, лишь бы украсть, враги мелкие.

А евреи! О евреи! Я так скажу: каждый чех радуется и гордится, если его ребенок дружит с ребенком евреев. Это значит, ничего плохого, никакой опасности, можешь отпустить, чтобы он домой к нему пошел на целый день. У евреев дома обязательно пианино, и все немножко умеют играть, или скрипка, культурные игры, много книг. Ребенок с детьми евреев — никогда не плохо, никогда не пожалеет.

Как это забыть? В первый (но, к счастью, далеко не в последний) раз нееврей о евреях говорил хорошо, почти с восторгом.

Потом Меськов защитил докторскую и стал ответственным секретарем приемной комиссии всего МГУ. Председателем комиссии был какой-то академик, может быть сам ректор МГУ, но, ясно, он этим делом не занимался. Все вершил Валерий Сергеевич.

Но, как мелочь добавлю, это значит, что в это время Меськов был близко за руку знаком со многими академиками из МГУ из самых активных и видных.

— Меськов! Ты что, кого угодно, куда угодно можешь поступить?

— Кого угодно, куда угодно!

Кабинет у него — комнаты декана и замдекана философского факультета вместе с секретарской между ними можно было разместить вот тут за дверью в левом углу.

И еще приемная секретарская с шестью-семью милыми девчушками на все нужды — еще вдвое больше.

Он меня к себе влечет и через плечо приказывает всем вместе, не называя имен:

— Девочки, это мой лучший друг, Валерий Борисович. Приготовьте-ка нам кофе по-министерски, чтобы нам не стыдно было.

Через пять минут внесли.

Мне понравилось, как он дело ведет. Несколько грубовато, но определенно, не ждет, не откладывает, не отписывается, не отгораживается, не перестраховывается, ни у кого советов не просит. Сам принимает решения.

В меня пошел.

— Я сейчас сделаю то-то, позвоню туда-то, подпишу вот эти две бумажки. А ты иди туда, после того сюда, принеси мне то и это, как принесешь, дело будет сделано.

Он вышел куда-то с двумя папками бумаг:

— Посиди здесь, если хочешь, закажи еще кофе, я скоро.

Пока его не было, я спросил главную из секретарш:

— Я Валерия Сергеевича как человека уже пятнадцать лет и хорошо знаю, не скажешь ли мне, как он как начальник? Можешь не сомневаться, ему не донесу.

— Не сомневаюсь, не донесете.

Несколько замедлилась она, на мгновенье только призадумалась:

— Предыдущий мой начальник частенько забывал, что он просил меня что-то сделать, и ругал, журил, делал замечание, что я это сделала. Или забывал, что он мне этого не говорил, не поручал, и изумлялся, что как это так, это до сих пор еще не готово.

Валерий Сергеевич всегда помнит, что он сказал, а чего не говорил, если ругает, то за дело, с ним легко работать.

Ответственный! Обязательный! Справедливый!

Ну что