Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

31 января в Ростове мы установили свои два орудия на железную пульмановскую платформу Екатерининской железной дороги и — получили приказание следовать на станцию Батайск, к находящемуся там сводному морскому отряду. Вечером мы прибыли на место на–значения и остановились рядом с морским эшелоном. С минуты на минуту ожидалось нападение красных со стороны Тихорецкой. Мороз и снежная вьюга усыпили бдительность малообстрелянных моряков, и, не выставив надлежащего охранения на паровоз, они услали его за водой. У нас же на паровозе были часовые и свои юнкера–машинисты.

На рассвете местные большевики, до двух тысяч, атаковали вокзал, и их поддержали подошедшие эшелоны гарнизона города Ставрополя. Наш эшелон, отстреливаясь на картечь, начал отходить на Ростов, а моряки, покинувши поезд, отходили по Дону к станице Ольгинской.

Все стрелки были поставлены в тупики. Капитан Межинский, с несколькими юнкерами, под сильным обстрелом переводил стрелки, а поезд шел за ними. При этом был убит юнкер Макаров, а раненый старший портупей–юнкер Шперлинг Николай скончался в вагоне и был похоронен в Ростове.

Целый день мы стреляли по предательскому Батайску и произвели там два пожара. Из Ростова к нам подошел Юнкерский батальон под командой генерала Маркова. Последний, в кожаной куртке, скверной фуражке и с винтовкой в руке, энергично распоряжался многочисленными юнкерами. Они с нашей поддержкой отбили несколько атак красных и к вечеру подошли к самому селению Батайск, из которого вернулись обратно поздно вечером.

Три дня, с утра и до ночи, мы вели бои, охраняя Ростов. Вечером 5–го нас сменила 3–я батарея подполковника Ерогина, а мы пошли на отдых на станцию Ростов–пассажирский. Здесь мы встретились с прибывшим, после тяжелого похода и боев, орудием штабс–капитана Шперлинга. Общая радость увеличилась и благополучным возвращением участников Царицынской экспедиции. На другой день прибыл и взвод капитана Шаколи, с Таганрогского направления. Свои орудия взвод передал 2–й Офицерской батарее подполковника Шмидта. Опять собралось нас больше сотни, но велики были и потери. Два дня отдыхали мы в своем теплом эшелоне на станции Ростов и готовились в неизвестный поход. Получили консервы, сахар, рукавицы и папахи. По ночам ожидали восстания местных большевиков.

8 февраля один взвод выгрузился и отправился в Лазаретный городок, а квартирьеры были посланы в Аксай, для поисков переправы по льду.

9–го утром наш взвод спокойно стоял на вокзале. Мы ждали приказаний, а пока пили кофе на питательном пункте. Вдруг на пер–роне поднялась сутолока, обыватели кричали, что красные подходят к вокзалу. Командир приказал нашему взводу спешно сгрузиться и, оставив все вещи в эшелоне, на рысях ехать на окраину Темерник, дабы отбивать неожиданную атаку красных. Уверенные в скором возвращении, мы оставили в эшелоне даже консервы, не говоря уже о вещах.

Пройдя враждебный нам Темерник с рабочим населением, мы стали на открытой позиции против Балабановской рощи. Горизонт открывался верст на десять, и на снегу четко вырисовывались густые цепи красных. Мы открыли по ним огонь и на несколько часов задержали их наступление. Зато сами были удачно обстреляны 6–орудийной батареей, снаряды которой рвались между нашими орудиями и разбивали лотки. Пришлось на одних корнях уводить орудия и менять позицию. Были раненые у нас, портупей–юнкер Сломинский и другие, пострадали и любопытные обыватели. Бывшие с нами партизаны не выдержали и начали отход, за ними снялись и мы.

Вечерело, и казалось, что бой затих. Неожиданно в саженях трехстах перед нами показалась большая колонна, идущая нам навстречу. Мы и они остановились. Начали рассыпаться в цепь, оттуда открыли огонь. Казалось, пришел конец, поручик Казанли, командовавший взводом, послал часть людей под командой подпоручика Дормана в цепь, а сам открыл беглый огонь, на прицеле 15—20. Снарядов оставалось мало, и, как на грех, в одном из орудий заклинилась граната. Темнело, и к нам прискакал разведчик с известием, что можно попытаться уйти боковыми переулками, хотя уже часть города в руках красных.

Мигом взялись на задки и, провожаемые пулеметным огнем, рысью понеслись в город. Номера сидели на теле орудия с заклиненной гранатой и чувствовали себя неважно. На улицах и у вокзала шла стрельба, вокруг нас свистели пули. Мы проскочили мимо брошенной 2–й батареи и благополучно выбрались на Садовую улицу, в чем нам помог штатский, переодетый штабс–капитан Рудницкий, поступивший в батарею и проведший взвод в казармы Таганрогского пехотного полка. Взвод имел раненых, и без вести пропал в цепи подпоручик Дорман. В казармах был штаб генерала Корнилова с Ударным его полком, с которым взвод и выступил в Лазаретный городок. Вечером там взвод соединился со всей батареей, считавшей взвод погибшим в Темернике. Полковник Икишев и подполковник Миончинский благодарили всех за работу. Часа два пришлось ждать на морозе сбора других частей армии.

Н. Прюц [352]

ОЧЕРКИ [353]

Страничка из жизни юнкера 1917 года

Был октябрь 1917 года. Революция в России все углублялась. Совет рабочих и солдатских депутатов захватывал власть. Бессильное Временное правительство не было в силах противостоять разлагающему влиянию крайне–левых элементов. Со дня на день ожидался большевистский переворот. Неорганизованная русская общественность была в состоянии апатии. Не было достаточно сил, способных противостоять большевизму. Ударные батальоны на фронте и военные училища в тылу были реальной силой, но их было так мало! Вся трагичность положения тогда, в октябрьские дни, не осознавалась.

В Петрограде юнкерская молодежь верила в своих командиров и жила своей юнкерской жизнью.

Юнкер Николай П. [354] шел не торопясь по Забалканскому, потом по Загородному проспектам, любовался Царскосельским вокзалом, так ему знакомым! По этой дороге он часто ездил. Верстах в пятидесяти от города в дачном поселке около станции Вырица он проводил свое детство, уезжая туда на дачу. Смотрел на проходящие трамваи с номером 16, которые тоже казались своими, — ведь он ими пользовался, уходя в отпуск из Константиновского артиллерийского училища. Трамвай номер 16 шел на Пески.

В свои девятнадцать лет П. смотрел на все еще оптимистически: радовался Петрограду, радовался жизни. Вспомнил, как в 1914 году он и его друг Сергей С. [355] обязательно хотели идти на войну. Они все боялись, что не успеют побывать на фронте и что потом будет стыдно. Отец резонно доказал и убедил их, что с полным средним образованием они смогут принести большую пользу Родине. Все эти мысли мелькали в голове, когда он бродил по Петрограду. Но постепенно радужное настроение терялось.