Сергей Есин - Дневник, 2004 год

Какими пожеланиями, какими сомнениями поделиться мне здесь с вами? Я думаю, что современная русская литература не едина и не монолитна, как это было раньше. Я думаю, что в современной русской литературе все-таки существуют или пытаются существовать произведения большого стиля, но существуют, часто вопреки логике прославляемые, произведения, связанные с восторгами отдельных групп писателей. Я думаю, что на Западе не совсем ясно представляют, где проходит стрежневое течение русской литературы, — во всяком случае оно проходит не через произведения с обезличенным, легким для перевода языком. Язык — это вообще тяжелая штука для понимания. Давайте вспомним, что ведь еще Гоголь, Лесков, Бунин, Шмелев не освоены в западной литературе так хорошо, как, скажем, у нас освоены Пруст, Джойс или Томас Манн. И освоены ли в этом контексте даже такие великие наши авторы, как Достоевский и Толстой? Цитаты и отдельные высказывания гуляют по монографиям исследователей и ученых, и вопрос заключается в том, чтобы внедрить главное, чем отличается русская литература, — её моральные достижения в сознании народов и масс. Собственно говоря, за этим мы сюда и собрались. Собственно говоря, это мы и можем сегодня пожелать друг другу.

15 декабря, среда. В своих Дневниках я, в общем-то, отражаю лишь внешнее движение событий. Здесь всё время идут дискуссии — что такое культура, да как её заполучить, да должно ли государство эту культуру воспитывать или ее должна вкладывать в сознание семья? По-моему, государство должно создавать некую возможность для свободы выбора, чтобы человек мог понять, чем ему заниматься в области культуры. Семья же должна прививать определенные первоначальные навыки, интерес к возвышенному, интерес к духовной жизни. В дальнейшем культуру или некультуру определяют свойства самого человека: как он смотрит на мир, как воспринимает любые явления. Телевизор меня не направляет, но я сам нахожу в нем то, что мне интересно, я из различных политических передач всегда выискиваю сам, что же происходит на деле. Культура начинается там, где человек думает и работает постоянно.

Еще днем мне Максим показал на одном из сайтов текст, я не поверил своим глазам, когда прочел. Текст привожу, но главное, в тот же день я встретил Рейна и спросил: Женя, ты действительно подписал текст к Туркменбаши? Женя сразу же заговорил, что он нищий, а перевод этого туркменского «классика» мог бы принести ему некоторые деньги. Вот этот текст.

«Многоуважаемый Туркменбаши!

Ваши стихи о матери, о нравственной чистоте («юношам — честь, девушкам — стыд»), о миропорядке в семье и в государстве стали в современной туркменской жизни светскими молитвами. Сегодня литература теряет свою прежнюю силу. В такое время издание книги Ваших стихотворений на русском языке поднимет значимость поэзии.

Байрам-хан и Алишер Навои принадлежат истории не только как выдающиеся государственные деятели, но и как первостепенные поэты. Сегодня такое счастливое сочетание еще важнее.

Издание Вашей книги нам представляется в переводах лучших русских мастеров слова, которые еще остались, хотя их уже немного.

Желаем Вам здоровья, вдохновения и долголетия на благо Туркменистана и Поэзии».

Подписи:

Евгений РЕЙН, лауреат Государственной, Пушкинской, Тепферовской, Царскосельской премий;

Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ, лауреат Государственной, Болдинской, Царскосельской, Пушкинской премий;

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ, поэт-переводчик, академик РАЕН, лауреат премий «Дружбы народов» и «Глобус».

Любопытно, что, перенеся из Интернета этот текст, Максим снабдил его на таким заголовком, написанном на дискетке: «Письмо трех Туркменбаши».

Под вечер, совершив все свои необходимые по службе дела, я долго совещался и канючил, советовался с Людм. Мих. — ехать ли мне на встречу с Обществом книги, вернее, на их ежегодный рождественский банкет. Рано, конечно, они начали банкетничать, но председателем этого Общества является Сергей Степашин; из-за этого и поехал. Интересен и он сам и обстановка.

Я долго путался, мне казалось, что приглашение это как-то совпадает с приглашением на юбилей сотого номера «Дня литературы», который выпускает В. Бондаренко. Но потом заглянул в календарик: степашинский бал в небольшом элитном ресторане «Бухараев» в Большом Каретном переулке, а праздник сотого номера — в ЦДЛ. Обидно, что до этого в институте я наелся каких-то пончиков и пахлавы, которыми угощала Ира Шишкова. Но ведь не есть же я приехал на прием!.. А что касается «фуршетной» еды, то как я её не люблю, как она однообразна и безвкусна, редко появляется какой-нибудь замечательный салат или аппетитный кусочек поросенка.

Народ был не мой, Толик стыдливо спрятал от мерседесов и БМВ свою «Волгу» куда-то во двор, у дверей ресторана милиция. Я отчетливо сознавал, что в Обществе книги будет масса и полезных и нужных людей. Так оно и оказалось. Внутри — всё деятели издательств, дорогие костюмы, дорогие духи, ведь книга, с другой стороны, это явление коммерческое, люди занимаются продажей книг, льготами и проч. Но я рад, что поехал. Меня представили Степашину. Глаза у него заблестели, видимо, он меня знал, ему тоже захотелось какого-то контакта с Международным обществом книги. Он обещал приехать в институт, в самое ближайшее время я напишу ему письмо. Познакомился я и с Олегом Поликарповичем Ткачом, с которым до этого был знаком только телефонно. Это какие-то особые люди, другой класс, другие разговоры. Пробыл не более часа, заехал обратно в институт, во дворе из «Волги» пересел в свою родную «Ниву», поехал в Дом литераторов.

Володя Бондаренко сидел на эстраде уже не в своем красном жилете, а в белой рубашке и бабочке. Зал был не полон, возможно, интерес к патриотической литературе снизился. На сцене сидела вся наша компания: Юра Поляков, Золотцев, Володя Личутин, к которому я и присоединился, все в основном лауреаты премии «России верные сыны». Хорошо, как обычно, говорил Поляков. Золотцев читал стихи. Это традиционные смысловые стихи, в которых детально точно уложены слова, но нет ощущения космического разгона, что бывает только у очень больших поэтов. Много риторики. Я говорил в своей манере, довольно просто, говорил только о смелости, которая свойственна газете. По-простому просто не знал, о чем говорить, а произносить просто слова и разжигать зал не хотелось. Я слишком хорошо представлял, как у этой публики получить аплодисменты.

На закуску и выпивку не остался. Поехал домой, по дороге предвкушая, что достану из холодильника, чего разогрею, чего съем.