Термитник – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

самый разгар игры. А ведь это было издевательски и болезненно. Мысленно она сравнивала это с прерванным половым актом, когда потом долго тянет и болит внизу живота. А тут боль сосредотачивалась в висках и темени. Потряхивая коляску, чтобы угомонить орущего младенца, она пошла к дому, чтобы поменять памперсы ещё одному, уже пятому в её недолгой карьере дорогостоящей няни, барчуку. Одни хозяева расставались с ней, как только узнавали, что она детдомовская. Другие, обнаружив, что она чемпион пяти мировых шахматных интернет-чемпионатов. Тут же они соотносили покраснение промежностей и сыпь на попке у младенца с её победами, не приносившими, кстати, чемпионке ни гроша. Она уже подходила к парадной, когда телефон звякнул ответным ходом игрока из Касабланки. До победы оставался один ход. А до беды два шага. Кто же знал, что накачаная ботоксом моложавая тёща её хозяина перепутает передачи в новенькой ауди и даст задний ход, сметая на своём пути и коляску с трехмесячным младенцем, и молодую шахматистку, только что поставившую мат далекому партнеру.

Двадцать

С экрана ТВ раздавался привычный гвалт и ор очередного ток-шоу. И опять особенно выделялся утробный вопль известного политика. Но в этот раз он был какой-то иной, на два тона выше. "Дошёл уже до уровня ультразвука, – подумал Егор, – предсмертный какой-то визг, ей-богу!" Он уже хотел выключить телек, как заметил на экране нечто необычное. Политик выпучил глаза, захрипел, схватился за горло, рухнул на пол к ногам ведущей и схватил её за лодыжки. Она, пытаясь освободиться, скинула красные винтажные лабутены на высоченных каблуках и выскользнула из скрюченных пальцев бедняги. Врачи в белых халатах вбежали в студию так быстро, словно ждали этого события! Прямой эфир словно бы случайно не отключился, и "вся страна" увидела агонию и скорую смерть претендента на царский престол, который совсем недавно нечаянно освободился. Год 2030 начинался с плохих новостей.

Двадцать один

Есть люди с пейсами. А есть люди с кейсами. Вот таким и был Семён Гальперин, по-домашнему Соломон. С детства он слышал легенды о лёгкой вживаемости евреев в чужую этническую среду. И с детства же выбрал для себя быть англичанином, что, следует отметить, ему удалось. Элитная московская спецшкола, после этого элитная ВШЭ. Поездки по обмену студентами. И встреча с рыжей Джейн из семьи ирландских цыган, которые никакие не цыгане, а потомки оголодавших ирландцев, много столетий назад в поисках работы и пищи пересевших вместе с семейством в крытые от британской непогоды телеги, да и не пожелавших потом осесть. Эти многолюдные бродячие общины непредсказуемых людей – и по сей день головная боль местных властей во всех британских графствах. Они давно пересели с повозок в «автокараваны» со всеми удобствами, в которых передвигались и жили. Но Джейн однажды ушла из такого автомобильного табора, где никогда никто ничему не учился, кроме воровства и поденной работы, и ещё подростком попросилась у властей дать ей возможность получить образование. И после того, как её избавили от вшей, экземы и коросты и провели серьезные собеседования, её взяли в интернат для особо одаренных детей. Есть такой старинный социальный лифт в этой удивительной стране. И Джейн, и Соломон стали адвокатами в богатой корпорации, щупальца которой простирались до края света. Джейн совсем не умела готовить, и Сэму-Соломону-Семёну пришлось вызвать маму и снять ей отдельное жилище, потому что Джейн любила по выходным пить ирландский медовый виски и ходить по дому голой, напевая тягучие песни на гэльском старинном наречии. А старая Розалия была не готова принять эти особенности другой этнической культуры за свои. Она приходила, когда молодые были на работе, готовила для Сёмы пир на весь мир – истекающие жиром и соком блюда, к которым невестка даже не прикасалась по причине убеждённого веганства. Но как ни странно, жили молодые дружно и полюбовно. Они даже детей собирались завести. Как вдруг к ним в гости нагрянули, огромные и шумные, кровные братья Джейн. Выпив все запасы виски, они закрылись с ней в её роскошном кабинете с выходом в сад, цветущим круглый год заботами дорогого наёмного садовника. Больше Соломон никогда не видел ни Джейн, ни её братьев.

Но что странно, в кабинете остался не вскрытым и не тронутым кожаный кейс с крупной суммой наличности, которую Соломон давно приготовил как откупное, если цыганский клан вдруг предъявит законные права на частицу своей обособленной вселенной, на человечью молекулу, без которой в их таборе то солнце не взойдёт, то луна погаснет.

Двадцать два

Худая, как велосипед, полуодетая и немолодая, она тщетно пыталась остановить пролетавшие мимо машины."Сзади пионэрка, спереди пенсионэрка!" – шутила некогда её мать, собираясь на очередное свидание в парке Первого мая. Она считала, что нет ничего важнее "личной жизни", то есть мужчины в доме. И правило работало. Мать Таисии никогда не была одинока больше нескольких месяцев. Ехала на курорт в санаторий, допустим, шахтеров или полярников, и возвращалась с мужчиной. Вернее, она словно бы вела его, послушного и оглушенного, на поводке. Один военспец даже потом повесился, потому что его жена так и не дала развода. А со службы уволили. Таисия унаследовала материнскую девчачью узкотелость – гарантию моложавости. Но при раздаче наследственных благ ей не досталась удачливость в ловле мужских душ. Вот и сейчас стройность её ног, видимо, никого не цепляла. Ну вот только что тормознул один, приоткрыл окно, ничего не сказал и уехал. Но тут же подкатил к бордюру маленький юркий джип, дверца распахнулась, продрогшая Таисия облегченно нырнула в тёплое нутро машины. За рулём была милая фемина неопределенных лет, с нежным голосом и бараньими кудряшками на голове.

Довезла. Зашла. Осталась. И случилось так, что всё наконец-то встало на свои места. Потому что Таисия, в отличие от матери, считала, что личная жизнь – это не мужчина в доме, а другая, и хорошо бы любимая женщина.

Двадцать три

Что он мог поделать? Он любил их всех! У одной ему нравились веснушки по всей её нежной коже. Даже на ягодицах! Разве такое увидишь, если не разденешь и не перевернешь на животик? Разумеется, его мастерская – не баня и не пляж нудистов, но обнаженных тел перед его глазами прошло так много, что могло бы и надоесть. Но этого не случилось. И потому он никогда не женился. Ну, да… До сей поры. Она была, что называется, "большая женщина". Рубенс бы рыдал от