Я вернулся к тебе Отчизна! - Лев Яковлевич Трубаев

Однажды возле нашего места работы остановился военный эшелон с танками и орудиями. Возле каждой открытой платформы была выставлена охрана. Я незаметно от своего конвоира подошёл к солдату-немцу, охранявшего прибывший эшелон с надеждой, что у него выпрошу сигарету. Посмотрел на его лицо и ахнул – рожа у него была настоящая, русская. Я прямо спросил у него: «Как это ты попал служить в немецкую армию?» Он ответил: «Был в плену. Голод загнал служить в немецкую армию». Далее продолжил: «Еду на фронт в Нормандию. Там перейду на сторону англичан. Через Англию, Швецию, Финляндию попаду в Россию, чтобы потом сражаться с немцами». – «Земляк, очень тернистый путь ты выбрал для возвращения на Родину. Если и попадёшь в Россию, то Сибири тебе не миновать! Лучше во Франции дезертируй, найди там партизан и бей фашистов! Этим ты завоюешь себе право на возвращение на Родину!»

В завершении беседы он вынул пачку сигарет, вытащил из неё три сигареты и угостил меня, сказав: «Если ты раньше меня попадёшь на Кубань, в станицу Славянскую, то передай привет станичникам от Степана Литовченко».

Иногда нудная тяжёлая работа на железной дороге сменялась лёгкой – у бауэров на уборке урожая. Запомнилась двухдневная работа на полях крупного бауэра под городом Теплице на уборке гороха. Никогда в жизни я не ел столько сладкого зелёного гороха, как там, на поле.

Мысль о добывании еды и курева нас преследовала всё время.

Часто с Юдиным или Чабаном мы ходили вдоль пассажирских поездов, останавливавшихся на вокзале Аусига и собирали окурки и выброшенные из окон пакеты с остатками еды и куски хлеба, булок. Придя в лагерь, продукты сортировали и из них готовили суп. Окурки высушивали на печке, извлекали из них табак. В плену пленным курева не выдавали совсем.

Иногда мне и Виктору, вопреки запрету наших отпетых воров Бориса и Ивана-Цыгана, удавалось украсть в вагонах муку или картофель. Своей добычей мы всегда делились с Чабаном, Юдиным и Кириллом. Обычно лишние продукты мы не хранили в лагере из-за частых обысков, и уличённых в мелком воровстве пленных сурово наказывали двадцатью ударами палок по спине или до пяти суток ареста в карцере. Наиболее опасных воров направляли в концлагеря. В сравнении с условиями в концлагерях, мы жили ещё сносно, там же пленные существовали на грани вымирания.

Узники Терезиенштадта

К концу войны, с декабря 1944 года, железнодорожный узел Аусиг часто бомбила союзная авиация. Военнопленные своими силами уже не успевали устранять места повреждения путей. На станцию стали привозить в нескольких вагонах заключённых из концлагеря Терезиенштадт.

Однажды наблюдал такую картину. Группа концлагерников устанавливала переводную стрелку. Человек пятьдесят-шестьдесят подняли стрелку, но не удержали, она всей своей тяжестью упала на ноги заключённым. Подняв неистовый крик от боли, пострадавшие просили помощи. Концлагерники, работавшие рядом бросились к своим товарищам на помощь. Вскоре из-под груды металла – переводной стрелки освободили десять человек. Многие получили открытые переломы. Но никаких перевязок, обработки ран пострадавшим не делали. Отнесли всех к забору, где стояли вагоны и положили раненых на землю, как снопы. Многие были в шоковом состоянии. Один особенно сильно пострадал, ему отдавило все внутренности. Из груди хлынула кровь. Он очень стонал и периодами кричал, взывал о помощи. Эсэсовцы к потерпевшим никого не подпускали до конца рабочего дня. Приблизительно через час после случившегося к группе корчившихся от боли людей, подошёл эсэсовец из концлагеря по кличке Горилла. Он вынул из кобуры пистолет и выстрелил в голову тяжелораненому. Стон прекратился. Раненые смолкли от страха. Горилла подходил ко всем. Носком ног переворачивал их на спину. Некоторых старался ткнуть ногой в пах, чтобы те молчали, не стонали. Конвоиры в разных местах рабочей площадки весь день свирепствовали. То одного, то другого заключённого сильно избивали палками. Бегали с овчарками и кричали: «Los, Los!! Arbeit, Arbeit!!! Давай, давай!! Работай, работай!!!»

Один заключённый хотел поднять окурок с земли. Это заметил эсэсовец. Тотчас как цербер он подскочил к заключённому и стал избивать палкой.

Вечером подали вагоны и объявили заключённым посадку. Концлагерники бегом, подгоняемые палками охраны, быстро погрузились в вагоны. В пустой вагон побросали раненых, придавленных стрелкой, и труп расстрелянного.

Однажды, после очередной бомбёжки, наша команда разбирала кирпичи разрушенного пристанционного склада. Незаметно от нашего конвоира я отошёл от места работы, чтобы осмотреть разбитый товарный состав, который находился недалеко от нашего места работы. Проходя вдоль него, увидел, что из одного вагона через щели на землю высыпалась картошка. Я нагнулся, чтобы подобрать несколько картошин. Только начал класть их в карманы, как увидел, что со стороны работавших концлагерников бросился в мою сторону самый свирепый охранник – начальник конвоя Горилла. Он, как зверь, вприпрыжку на своих упругих ногах, бросился в мою сторону, вытащив на ходу из кобуры пистолет «Вальтер». Я с перепугу бросился бежать в сторону своей команды. Горилла, ругаясь по-немецки, стал догонять меня. Я выбился из сил, споткнулся о кочку и упал. Горилла споткнулся об меня и тоже упал, но быстро поднялся и набросился на меня, лежащего на земле. Он приставил пистолет к моей голове. Мелькнула мысль, что он пристрелит меня, как того раненого концлагерника. По-немецки я стал жалобно его просить: «Герр обер-лейтенант, не стреляйте. Я больше не буду! Простите меня! Голод заставил взять несколько картошек!» Всё это я выпалил почти скороговоркой – вот где пригодилось знание немецкого языка! Смотрю, как с лица Гориллы исчезает злость, отхлынула кровь. Он стал как-то добрее. То ли мой жалобный крик, то ли мой мальчишеский вид, привёл его в человеческое состояние. Он постоял несколько минут надо мной, скрепя зубами. Я лежал и стал выбрасывать из карманов картошку, затем поднялся. В этот момент к нам подбежал мой конвоир и, обменявшись с Гориллой несколькими фразами, взял меня за руку и повёл к нашей команде.

Горилла посмотрел злобно на меня и пригрозил: «Попадись мне ещё раз! Пристрелю!»

Борис не удержался, чтобы не поддеть меня: «Ну какой же ты дурак, что воруешь на виду у всех! Это может только наш политрук!» – съязвил он.

Борис да Иван-Цыган

День за днём шла обычная жизнь в плену: работа – обед – сон…

Как-то всей командой работали в начале станции. Меняли шпалы, для чего освобождали между ними пространство от старого гравия, выдёргивали из шпал ржавые костыли, затем из-под рельс вытаскивали прогнившие шпалы. Всё шло своим чередом.

Обратили внимание, что на станции вдоль товарных составов и железнодорожных путей ходят гестаповцы и