Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя - Андрей Юрьевич Андреев

Лагарпа к непосредственному знакомству с идеями гельветизма. В конце 1773 года он прочитал «Историю конфедератов», изданную Винцентом Бернгардом Чарнером, одним из первых членов Гельветического общества, и был ею чрезвычайно доволен: «Автор – добродетельный гражданин, философ и, насколько я могу судить, замечательный патриот. Полнейшего одобрение у читателя заслуживает как план, предложенный автором, так и его самая последовательная беспристрастность и точнейший отбор существенных фактов». Это чтение тут же вызывает у него желание, чтобы какой-нибудь «просвещенный гражданин» начал бы работу над описанием «гельветической конституции», понимая под этим законы, обычаи, политические отношения различных народов, составляющих Конфедерацию, основываясь на «опыте, природе и действительном состоянии вещей»[66].

Таким образом, время, проведенное в Тюбингенском университете, позволило Лагарпу значительно расширить горизонты познаний в гуманитарных и общественных науках (не теряя из виду и точные!). Он вполне сложился как философ-рационалист, который обретает истину с помощью разума, а не принимает чьи-либо мнения на веру, особенно если их нельзя проверить опытным путем. Доискиваться до источников знаний, держаться фактов – этим максимам Лагарп будет потом неустанно учить будущего Александра I.

В Тюбингене Лагарп также приобрел знакомства, которые значительно повлияют на его дальнейшую судьбу. Вместе с ним здесь учился его земляк и сверстник Жан Франсуа де Рибопьер (о котором чуть ниже), а также Анри Моно из Моржа – последний станет одним из ближайших друзей Лагарпа на всю жизнь[67].

По истечении двух лет пребывания в Тюбингене 20-летний Лагарп отказался от продолжения учебы на юридическом факультете Лейденского университета (также весьма известного и привлекательного в среде европейского дворянства) и от возможной стажировки при Парижском парламенте (высшем судебном органе Франции). Ему не хотелось более злоупотреблять финансами отца, и без того скудными, которые тот тратил на оплату его обучения за границей, а потому в 1774 году Лагарп получил университетский диплом на степень доктора права и вернулся домой, чтобы найти для себя практическое поле деятельности.

Сначала он, пользуясь протекцией Фавра, знакомился с юридическими делами в родном Ролле, а в 1778 году, получив патент адвоката, открыл собственную практику в Лозанне. Однако адвокатская карьера Лагарпа не продлилась здесь долго. Уже спустя четыре года молодой, блестяще образованный юрист отвернулся от своей родины и решил искать счастья в эмиграции. Почему?

Чтобы более точно ответить на этот вопрос, коснемся сперва характера общественной жизни в Лозанне того времени. К последней четверти XVIII века она приобрела отчетливый космополитический характер. Лозанну выбирали для своего времяпровождения европейские аристократы (включая и приезжавших из России), а также множество литераторов и ученых. Зимы в Лозанне проводил Вольтер, окрестив ее «французской провинцией, где бесспорно больше всего ума». В 1750–1780-х годах здесь практиковал Самуэль Огюст Тиссо, которого называли «врачом Европы» и к пациентам которого относились многие знаменитости, включая коронованных особ; его перу принадлежал и ряд трудов по медицине, адресованных как ученым, так и широкой публике (советы по поддержанию здоровья). В 1760-х и 1780-х годах в Лозанне жил известный английский историк Эдуард Гиббон, книгой которого «История упадка и разрушения Римской империи», переведенной на все европейские языки, зачитывалось просвещенное общество конца XVIII – начала XIX века. Гиббону же принадлежит крылатое выражение, которым он (вероятно, в 1763–1764 годах) охарактеризовал положение земли Во: «Чего же вам здесь не хватает? Свободы: но без нее, вам не хватает всего»[68].

Благодаря связям Фавра Лагарпу были открыты двери аристократических кружков и салонов. Так, в 1772 году один из друзей Гиббона, Жак Жорж Дейверден основал в Лозанне «Литературное общество» (в числе его членов были и князья Михаил и Борис Голицыны, племянники одного из богатейших людей России князя Николая Борисовича Юсупова). 4 июня 1780 года членом общества единогласно был избран Лагарп. В том же году из его писем к Фавру можно узнать, что он участвовал в литературных забавах – представлял в лицах пословицы на вечере у известной писательницы, мадам Изабель де Шаррьер. Между тем в ее романах, издававшихся с 1760-х годов, присутствовала немалая доля социальной критики, относящейся и к окружавшей ее жизни в Швейцарии. «Сообразно ли с природой человеческой, чтобы бедные крестьяне оставались на высоте нравственности и добродетели, когда все призывает их к пороку? Истинная причина зла – самовластие городов и гнет, наложенный ими на сельское население. Преобладающая страсть человека есть стремление господствовать над другими. Богачи порешили, что человек ленив и что нужно принуждать его к труду голодом»[69].

Вращаясь в интернациональных культурных кругах, Лагарп в свою очередь жаловался Фавру, что не видит в Лозанне собственной политической жизни, что хотел бы обсуждения своих проблем самими горожанами. «Не только адвокатский корпус здесь ни в коей мере нельзя назвать просвещенным; не только многие из его членов не знают ничего, что выходило бы за пределы их обихода; но – что мне кажется немыслимым – они даже хвалятся своим невежеством относительно вещей самых ценных и самых достойных внимания любого мыслящего существа. Это наблюдение, впрочем, относится к большинству моих сограждан: нежелание думать и действовать довлеет над умами людей»[70].

Таким образом, общение Лагарпа с просветительской элитой Лозанны подогревало в нем «антибернские» настроения и жажду политического действия. В то же время адвокатская практика требовала от него больших усилий и постоянного преодоления препятствий. Запутанность и неопределенность в судебных делах возникала здесь из-за наличия многих инстанций: суда консистории и суда бернского наместника (бальи), дела из которых также могли поступать на рассмотрение Совета двухсот (высшего городского органа Лозанны), а также Апелляционной палаты в Берне (фр. Chambre des Appellations romandes), которая утверждала или отклоняла приговоры, вынесенные в земле Во (она являлась частью бернской администрации и состояла из десяти членов Большого совета с участием одного члена Малого совета, то есть правительства Берна).

Казалось бы, на основании сказанного можно сделать вывод – либерально настроенный Лагарп не смог встроиться в эту систему «бернского господства», потерпел неудачу в своей карьере, что и обусловило его последующую эмиграцию. Но, как ни удивительно, действительность была противоположной, поскольку его юридическая карьера оказалась весьма успешной. Лагарп вскоре получил патент на отстаивание дел своих клиентов непосредственно в Апелляционной палате в Берне, одновременно он стал членом лозаннского Совета двухсот, что являлось серьезными достижениями, о которых мог только мечтать любой водуазский адвокат в пределах Бернской республики. Его первые выступления с судебной трибуны были многообещающими, он практически единогласно выигрывал дела, проявив себя красноречивым и пылким защитником интересов клиентов.

Но самое удивительное – те самые «бернские господа», в адрес которых Лагарп потом будет изливать столько политической желчи и обвинений, первоначально встретили его весьма приветливо, если не сказать по-дружески! Речь прежде всего идет о фамилии Штейгеров, к которой принадлежал владелец замка в Ролле. Лагарп лично познакомился с нынешним бароном через Фавра, консультировавшего того по юридическим делам. А письма Лагарпа из Берна рассказывают, что наш водуазский патриот обедает у барона Ролля, а также знакомится с другими представителями этой очень влиятельной семьи, которые, по сути, стали играть роль его покровителей.

Очень характерно в этом смысле описанное Лагарпом в письме к Фавру в 1779 году первое проигранное им дело, где он вынужден был защищать заведомого мошенника и поэтому всячески стремился к мировому соглашению участников процесса, но не смог этого достичь. В итоге бернская палата не только отменила приговор местного бальи в пользу клиента (на который была подана апелляция), но и присудила самому клиенту «за упрямство и запирательство» суточное заключение в тюрьму. «Новость об этом осуждении сразила меня подобно молнии. В горячке чувств я как безумный влетел к г-ну Штейгеру (из Туна), моему покровителю, который, увидев мое потерянное лицо, встал передо мной и стал уверять, что