Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

роль в жизни Иоанна. Как, когда и где узрел он это предуказание, помог ему кто-то это почувствовать и осознать или это был совершенно самостоятельный опыт духовного озарения? На эти вопросы точных ответов нет, да уже и не будет. Это закрытая, заповедная область отношений человека и Бога.

Известно только, что между серединой декабря 1546 года, когда состоялась упомянутая выше беседа с Митрополитом Макарием, и серединой января 1547 года, когда и произошла сама Коронация, Иоанн совершил поездку-паломничество в Новгород и Псков и там долго молился в древнейших обителях. Особенно в ту поездку им был отмечен преславный Псково-Печерский Успенский монастырь, получивший от будущего Царя щедрые пожертвования. Этот монастырь, расположенный на самой границе Руси, не принадлежал к числу древних; основан он был примерно за сто лет до того, но славился как «Дом Пречистой Богородицы». Настоятелем там был известный ревнитель благочестия игумен (1529–1570) Корнилий, с которым Иоанн много беседовал…

Можно вполне обоснованно предположить, что Митрополит Макарий сыграл в духовном прозрении Иоанна определенную роль. Некоторые историки это утверждают как аксиому, хотя никаких документальных подтверждений этому не существует[123]. Сильной и самобытной натуре Иоанна Васильевича ничего нельзя было навязать, в особенности того, что касалось Веры Христовой. Православие сформировало убеждение о исключительном предназначении Царя. Причем убеждение это возникло еще в молодом возрасте.

Воцарение меняло весь строй жизни Руси; отныне Московский правитель – глава всего православного рода человеческого. Власть он получил по праву первородства, а Царский Скипетр по милости Божией. Так мыслил Иоанн и в том никогда не сомневался. Он знал, что Москве предуготовано место Царьграда; теперь она сама Царьград, следовательно, и все прерогативы, которыми когда-то обладали правители «Грецкого Царства», перешли к Православному Московскому Царю.

Сам Иоанн никогда не пользовался формулой «Москва – Третий Рим», но после венчания называл Москву «новым Царьградом» (Москву) и «новым Иерусалимом», как бы особо подчеркивая, что именно здесь теперь центр упований всего православного мира. Это тот новый благословенный «пуп земли», который ранее находился в Иерусалиме. Подобная смысловая «диффузия» не могла быть оправданной. Если земной «Царьград» – центр православного Царства, место обитания первого раба Господа – Царя, то Иерусалим навсегда – город Царя Небесного, город Иисуса Христа.

Далеко не все готовы были принять новую эсхатологическую трактовку. Решительным противником смешения понятий выступил Преподобный Максим Грек (1480–1556). Во время беседы с ним в Троице-Сергиевском монастыре в июне 1553 года Царь поделился с ним своими мыслями. Преподобный был против и «ответствовал» обширным посланием.

«Ты изволил говорить со мною, что в нынешние времена прилично будет назвать и признать Иерусалимом царствующий в Православной России великий и именитый град Москву, так как древний Иерусалим соделался уже непотребным, потому что в течение многих лет находится во власти сарацин»[124]. Максим был резок и бескомпромиссен. «Несправедливым будет с моей стороны, как я почитаю и думаю, если не изгоню из твоей мысли такое неправильное решение».

Венчание и принятие царского титула Иоанном IV

К. Лебедев, до 1916 г.

Иоанну напоминались истории Иерусалимского храма, построенного «Царем Израильским» Соломоном, разрушения царствующего града и храма вавилонянами, многих «нечестий», творимых царями. Однако, замечал Максим, «Божественная благодать и дар пророчества, и чудесные проявления в сем храме никогда не прекращались».

И далее «море бесчестия» не исчезло. «Хотя и долгое время святый град Иерусалим находился во власти безбожных сарацин и осквернялся всякими их беззакониями, но это осквернение нисколько не коснулось Святаго Святых, то есть находившегося в том граде Божественного храма Воскресения Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа и прочих святых церквей и честных обителей, какие в нем и окрест его сооружены благочестивыми, но благодать принявшего в нем распятие и погребение и воскресшего Великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа продолжала освящать его и прославлять великими добродетелями…»

Вывод был однозначным. «Один на земле Иерусалим и одна земля Иудейская, в которой Христос родился, где крестился на Иордане, где на горе Фавор преобразился и на Голгофе был распят и там же вблизи погребен, и в третий день воскрес, и после Воскресения пожил сорок дней с учениками Своими, и с горы Елеонской вознесся на небо, откуда и послал, как и обещал, святым Своим ученикам Святого Духа…»[125]

Царь внял аргументам Преподобного. Понятие «новый Иерусалим» исчезло не только из царской лексики, но и вообще из официального употребления времен Царствования Иоанна. Оно возвращается в общественный обиход позднее, а в XVII веке эта идея «становится общепризнанной в русском обществе»[126].

Самого факта возникновения Царства для Иоанна было недостаточно; он хотел добиться легитимизации «нового Царьграда» в глазах не только своих подданных, которые в церквах по всей России принесли ему клятву верности. Он желал признания и извне, со стороны всего православного мира и в первую очередь, со стороны архиерейства павшего Царьграда.

Московский правитель во всех центрах Православия воспринимался как единственный защитник, как единственная надежда и опора. Патриарх Константинопольский (1543–1551) Дионисий II взывал к нему: «Православие повсюду на Востоке ратуемо иноплеменными врагами и столь велики напасти и убытки, что без помощи христианской невозможно существовать»[127].

Еще раньше, в 1548 году, иноки афонского сербского Хилендарского монастыря в послании в Москву именовали Иоанна «Самодержавным, великим Царем Московским, единым правым Государем, белым Царем восточных и северных стран, который всем православным христианам Царь и Государь».

Через несколько лет после венчания на Царство, Иоанн послал Вселенскому Константинопольскому Патриарху (1551–1565) Иоасафу II с суздальским архимандритом Феодоритом Помянник всех князей своего рода, отметив среди них святых, которых поминают на молебнах, как и прочих святых, которым составлены каноны и стихиры. Он просил вписать эти имена в синодик «великой цареградской церкви». Особо просил у Патриарха «благословенную грамоту на Царство».

Иоасаф в 1556 году прислал в Москву своего представителя и грамоту, в которой говорил, что венчание, совершенное Митрополитом Московским и всея Руси, не имеет силы, «так как не только Митрополит не имеет права венчать, но даже не всякий Патриарх, а только два Патриарха: Римский и Константинопольский». Далее Патриарх заявлял, «что присуждает господину Иоанну быть и называться Царем» и предложил ему повторить венчание через Митрополита Евгрипского, как патриаршего экзарха, который и привез в Москву грамоту[128].

Иоанн не хотел благословения от прибывшего Митрополита и даже не принял его, сославшись на то, что по дороге в Москву, находясь в Литве, тот «лобызал латинские крыжи»[129]. Но Царь сделал щедрые пожертвования и Константинопольскому Патриархату, и многим обителям на Востоке, в том числе известному монастырю Святой Екатерины на Синае.

Наконец, в 1561 году в Москву поступила «утвердительная грамота» от Константинопольского Патриарха, подписанная, кроме Святейшего,