Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 - Ян Мортимер

В Булони, через две недели после вступления Гавестона в полномочия правителя Англии, графы Линкольн, Суррей, Пембрук и Херефорд вместе с епископом Дарема и пятью баронами подписали заявление. В нем говорилось, что их действия станут исходить из целей защиты чести монарха и охраны прав Короны. Эта мысли мгновенно распространилась: клятва лорда в верности нуждалась еще и в его преданности Короне. Однако, если сам суверен данной преданности не демонстрировал, тогда лорды проявляли ее по отношению к Короне, но не к самому венценосцу. В течение месяца эти представления получили дальнейшее развитие. Люди приобрели убеждение, — раз монарх не действует в интересах своего народа, тогда верные Короне приближенные должны его поправлять. И так как властитель лично находится выше юридических норм, значит, есть лишь единственный выход для осуществления поправки: сила.

Роджер печать к булонскому заявлению не прикладывал. Его могли заставить так поступить два мотива: дружеские узы с Эдвардом и Гавестоном и собственное честолюбие. Ориентируясь на последнее, Роджер должен был знать и помнить о людях, подобных Бартоломью Бадлесмиру, поднявшихся по иерархической лестнице в драматических обстоятельствах, но на основе верной и надежной службы. Мортимер понял, встав в оппозицию к королю, пусть и во имя справедливости, он лишь откроет дорогу влиятельным графам, таким как Ланкастер, и поможет им нарастить свою мощь. Принципиальная позиция не поспособствует скромным лордам, уровня Роджера. С другой стороны, оставшись полностью верным монарху, а это не станет преступлением в глазах любого, Мортимер окажется достоин богатой награды.

25 января 1308 года в Булони Эдвард вступил в брак с Изабеллой Прекрасной, единственной дочерью короля Франции Филиппа. Если Роджер присутствовал на церемонии, как считается до сих пор, то тогда он увидел будущую королеву Англии впервые, равно как и сам Эдвард. Изабелла была еще очень юна, каких-то двенадцать лет, но ее внешность уже отличали. Также девочка успела проявить и интеллект. Писатели позднейших столетий могли одарить Изабеллу прозвищем «Волчицы», особенно, учитывая их недовольство безнравственным поведением королевы в последние годы правления супруга молодой женщины, но современники постоянно обращали внимание на одни и те же два качества, описывая государыню, — на красоту и на мудрость. Тогда как на протяжении веков большая часть королевских невест характеризовалась прекраснейшими, второе свойство несомненно позволяет предположить, — в Изабелле было что-то необычное. Жоффруа Парижский осторожно утверждает, — в те дни принцесса являлась «красавицей из красавиц… во всем королевстве, если не в целой Европе». Отсылки к ее уму в описаниях свободно мыслящих дам, даже королевского происхождения, и отнесение к «на редкость мудрым (sapientissima)» крайне далеко отстояли от принятых условных обозначений. Тут, конечно, играл роль вопрос наследственности: отец невесты был известен как Филипп Красивый не по причине своей гармоничной природы, но благодаря крайне привлекательной внешности, которую и Изабелла, и ее брат Карл, видимо, успешно унаследовали. Что до нарядов, — сохранность свадебного платья Изабеллы — «туники с алой накидкой, надетыми на желтую рубашку из тонкого полотна» — вплоть до дня смерти королевы указывает на его изысканность и качество. Таким образом, на свадьбе Эдвард увидел девочку-девушку, обладающую всеми желанными в их эпоху оттенками привлекательности, ради лица которой в ближайшем будущем любой англичанин снарядил бы, по меньшей мере, один корабль, если не целую тысячу судов.

Любой англичанин, да, но не Эдвард. Король же думал исключительно о Гавестоне. Как только он снова сошел в Дувре на землю, то отыскал сэра Пьера среди собравшихся здесь встречающих лордов, стремительно приблизился к нему, заключил в объятия и несколько раз поцеловал, хотя зрители смущенно стали переминаться с ноги на ногу. Приветствуя в Англии Изабеллу, Лондон украсили праздничными элементами, стягами и флажками, народ тысячами в едином порыве оборачивался, чтобы поймать хотя бы случайный взгляд юной королевы. Но ясно было сразу, — бедная девочка не получает достойное внимание от важного для нее человека, свежеиспеченного супруга, и счастье Изабеллы в будущем совсем не гарантировано.

Король Филипп не позволил дочери отправиться в Англию в одиночестве. Вместе с ней поехали два дядюшки, Карл де Валуа и Луи д, Эврё, а также, что еще значительнее, младший из трех ее братьев, принц Карл, будущий Карл Четвертый Французский. С ними в путь пустилось и некоторое количество континентальных герцогов и лордов. Среди свиты встречались французские придворные дамы, успевшие сочетаться узами брака с английскими вельможами, одной из которых оказалась Джоан, жена Роджера, а другой — Маргарет, его матушка. Но, как бы то ни было, но Изабелла с заметным трепетом приготовилась исполнить свою первую официальную роль, присутствуя при коронации мужа.

Церемония приурочивалась к 18 февраля, именно с этой датой рассылались приглашения 18 января. Событие отложили на неделю, вероятно, оглядываясь на спор о протоколе с архиепископом Кентерберийским, но более возможно, что из-за разногласий по поводу отведенной роли на коронации для Гавестона. Любовь Эдварда к другу пылала ярче, чем когда-либо прежде. Монарх не закрывал глаза на провоцирование этим фаворитизмом значительной доли знати, но их гнев лишь укреплял его решимость, ибо молодой суверен был убежден, — у подданных нет права ставить власть главы государства под сомнение. Эдвард с полным основанием, как ему казалось, решил, — Англия обязана видеть в нем и в его названном брате — партнеров в правлении. Тут он уперся равно, как и его отец в покорении Шотландии.

Еще в прошлом октябре король заказал соткать гобелены с собственным гербом и гербом Гавестона, чтобы отложить их для коронации. Теперь же Эдвард потребовал, дабы Пьеру позволили нести в процессии перед монархом корону Святого Эдварда Исповедника, то есть исполнить важнейшую в церемонии для светского человека после суверена задачу. Объединившись с оскорбленными французскими принцами, графы ответили возмущенным отказом. В канун назначенной коронации они выдвинули Эдварду ультиматум: или он изгоняет Гавестона, или сталкивается с неприятными последствиями. Король надменно предпочел последнее, поэтому неделя прошла в напряжении, вызванном молчаливым обнажением в придворном кругу против него дюжины клинков.

Прежде чем графы согласились на коронацию с предшествующим Эдварду и несущим венец Гавестоном, они настояли на одобрении монарха любой политики, какую бы не начал проводить грядущий Парламент. Вдобавок, ему следовало прибавить четвертый пункт к традиционным коронационным клятвам — «поддерживать и защищать законы и благочестивые обычаи, определяемые подданными косударства». Еще не надевший короны и с таким внушительным количеством ожесточившихся против него влиятельных вельмож, Эдвард не имел иного выбора, кроме как смириться с выдвинутыми требованиями.