На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

Но это не все. Как только крейсера стали на якорь, нас окружали шлюпки с египетскими полицейскими; последние не позволяли никому приближаться к крейсерам и подвозить что-либо: всякий ялик, ослушавшийся этого приказания, арестовывался. Наш консульский агент, все-таки пробравшийся на «Смоленск», не мог вернуться на берег, потому что шлюпку его тотчас же арестовали, как только он из нее вышел. На вопрос – что это значит? – нам ответили, что правительством предписано нас охранять – от кого, так и осталось секретом. А на берегу толпы мальчишек совершенно безнаказанно сопровождали всякого служащего на крейсерах, которому пришлось съехать по делу, освистывая его и посылая по его адресу самые отборные ругательства на русском языке. Вообще, я был искренно счастлив, когда погрузка, наконец, была окончена, и мы вышли из Порт-Саида.

На другой день «Петербург» отделился от нас, так как намеревался безостановочно пройти в Либаву, а мы решили зайти в Алжир допринимать уголь. 16 сентября13, на рассвете, пройдя остров Pantellaria и будучи на траверзе Cape Bona, с крейсера заметили какое-то военное судно, идущее сходящимся с нами курсом; вскоре мы узнали в нем английский крейсер «Eclipse». Сблизившись с нами на какой-нибудь кабельтов и уравняв свой ход по скорости хода «Смоленска», «Eclipse» так и шел весь день рядом с нами, нисколько не увеличивая промежутка. Это был разведчик, вышедший, должно быть, с Мальты, с предписанием выследить нас и проводить до Гибралтара; владычица морей могла похвастаться, что ни одно «подозрительное» судно не минует ее станций, не будучи замечено, и что такие суда будут всегда сопровождаемы английскими крейсерами, пока не выяснятся их намерения. К вечеру «Eclipse» перешел за корму, а с утра снова пошел рядом, причем держался так близко, что бывали моменты, когда малейшее отклонение от курса того или другого корабля могло бы повлечь за собой весьма печальные последствия. Это совместное плавание с англичанином продолжалось до самого Алжира, но и после нашего захода в эту гавань «Eclipse» еще целые сутки караулил нас в море. В Алжире «Смоленск» простоял двое суток, после чего мы отправились дальше на север и, простояв затем еще двое суток в Гавре, в 5 ч дня 30 сентября встали на якорь у плавучего Либавского маяка.

Будучи еще милях в тридцати от Либавы, телеграф наш обнаружил близость большого количества судов и, судя по позывным переговаривающихся кораблей, в аванпорте стояла вся 2-я эскадра Тихого океана. Протелеграфировав свои позывные и местонахождение «Смоленска», мы получили предписание с «Суворова», за подписью адмирала Рожественского, остановиться у маяка и ожидать приказаний. Когда мы подошли к маяку, уже стемнело, и отсюда было видно зарево вспышек сигнализации и целое море огней, расположенных за молом судов; телеграф работал почти беспрерывно. Нужно ли говорить, как приятно было смотреть на эти огни нашей, русской активной эскадры, готовящейся совершить свой беспримерный поход; нужно ли говорить о том, как, любуясь издали на жизнь в аванпорте, я отдыхал душой после того позора родины, свидетелем которого мне пришлось быть еще недавно? Через час «Смоленску» было приказано войти в аванпорт, и вскоре мы встали на якорь между «Бородино» и «Адмиралом Нахимовым».

Эскадра заканчивала свои расчеты с берегом: на завтра предполагалось вытягиваться в море. Некоторые броненосцы, при ярком свете дуговых ламп, спешно заканчивали погрузку угля, укладывая его в мешках на срезах и верхней палубе, но на большинстве кораблей, уже готовых к походу, царила мертвая тишина, и их темные силуэты неясно виднелись во мраке; миноносцы и транспорты эскадры находились в бассейне порта. Погода стояла унылая – бурная и холодная; временами моросил дождь. И глядя на эти корабли, проводившие последнюю ночь в родных водах, хотелось заглянуть в далекое будущее; хотелось верить, что этот флот, последние морские силы ослабевшей России, добьется, наконец, успеха и разобьет осмелевшего врага. Сознание, что этими кораблями командует наш лучший адмирал, человек больших знаний, высокой честности и непреклонной воли, укрепляло эту веру, и успех казался несомненным. Но когда мысль возвращалась к далекому походу, предстоявшему эскадре, и воображение рисовало этот длинный путь, десятки тысяч миль, без угольных станций и портов, – все те бесчисленные случайности, которым флот подвергался еще не дойдя до сферы действия неприятеля, – в душу вселялись тревога и сомнения… Боже, благослови поход эскадры, помоги адмиралу одолеть врага и восстановить честь России!

На другой день, после полудня, суда 2-й эскадры по очереди выходили за мол, но так как до наступления темноты всем выйти не удалось, то эскадра покинула либавские берега лишь 2 октября, после двух часов дня. 3 октября «Смоленск» вошел в бассейн порта и в скором времени стало известно, что и мы вместе с «Петербургом» причислены к эскадре Рожественского, которую пойдем догонять вместе с крейсерами «Олег» и «Изумруд», и миноносцами «Громкий», «Грозный» (350 т водоизмещения), «Прозорливый» (220 т), «Пронзительный» и «Резвый» (240 т) – благодаря своей неготовности не бывшими в состоянии выйти из Либавы вместе с другими; «Олег» и «Изумруд» находились еще в Кронштадте.

В бассейне мы застали вспомогательный крейсер «Кубань» (купленный в Германии пароход «Augusta-Victoria»), отправившийся потом на соединение с эскадрой. Кроме того, мы узнали, что «Смоленск» переименован в «Рион», а «Петербург» – в «Днепр», оба с зачислением в списки судов флота, крейсерами II ранга. Затем было снова приступлено к снаряжению крейсера в дальний путь. Приняли полный груз угля – 4500 т – и обновили все запасы; на юте были установлены еще две 47-мм пушки, добавлены новые системы электрической сигнализации; 29 октября все работы были закончены, и крейсер опять был готов к походу. Отряд задерживался «Олегом», на котором все что-то не ладилось, и уход наш поэтому откладывался со дня на день.

30-го в Либаву пришел пароход «Lahn», купленный в Германии на средства графа Строганова. На пароходе предполагалось устроить воздухоплавательное депо с намерением включить его в состав 3-й эскадры, о которой начинали поговаривать. Но увы, миллион, пожертвованный графом на увеличение морских сил любимой им родины, оказался выброшенным совершенно зря и, разорив его самого, не принес государству решительно никакой пользы. Крейсер «Русь», как был назван «Lahn», действительно вышел из Либавы со своими воздушными шарами вместе с 3-й эскадрой, но судьба его преследовала: одна неудача сменяла другую, так что крейсер этот вскоре пришлось отправить обратно, и он простоял в продолжение всей войны в бассейне порта рядом с таким же дорогостоящим неудачником – крейсером «Дон»14.

3 ноября так называемый «догоняющий» отряд был, наконец, готов к походу; к нам присоединилось еще учебное судно «Океан»,