Трансатлантическая кошка - Екатерина Паршукова

была, будем вспоминать потом. Ты еще про всё это напишешь так, чтобы вспоминать можно было с улыбкой, – Илюха такой наигранной бодростью иногда пытается исправить настроение себе и окружающим. Удивительно, но часто ему это даже удаётся.

– Кстати, о Глассе, пойдем посмотрим повнимательнее. Что-то мне у него стойки совсем не понравились.

Glassair – маленький двухместный самолёт. После Дракоши он показался мне совсем игрушечным, однако у этой игрушки крейсерская скорость 380км/ч, что в два раза быстрее большинства самолётов его класса. Конкретно этот самолёт предыдущий владелец готовил для гонок, поэтому он имеет еще довольно специфическое крыло, спроектированное именно для этого самолёта.

– Как мы его назовем? – это заговорила во мне старая дурацкая традиция давать имена всем самолётам, которые должны были задержаться у нас надолго.

– Пусть будет Ангела, – сказал Андрей.

– Ну нет, посмотри на него! Во-первых, какая же это девочка? Ты что? Во-вторых, на ангела он совсем не похож – такой малыш славный, ну какая из него Ангела? – обычно я просто соглашаюсь с творческими идеями ребят и с удовольствием развиваю их дальше, но тут мне стало так обидно за мальчика, которому втюхивают женское имя, что я физически ощутила внутренний протест и заупрямилась.

– А по-моему, похожа! Не Ангела, так Анжелина.

– Ладно, давайте отложим вопрос выбора имени – примирительно сказал Илья, – когда взлетим, он сам скажет, как его зовут.

Вдумчиво осмотрев самолёт, Илья обнаружил спущенные стойки и множество щелей. На эти щели никто никогда не обращал внимания, поскольку самолёт летал в штате с жарким климатом, они, скорее, были на руку пилоту – через них хорошо вентилировалась кабина. Но нам предстояло лететь над зимним пейзажем с температурами за бортом ниже -15С, и каждая щель, каждое лишнее отверстие грозили мерзкими сквозняками и лютым холодом в салоне.

Я тоже подошла к самолёту, погладила его по коку винта и заглянула через крыло в кабину:

– Привет, малыш! Ой, Илюха, а это что такое? – я вытащила из-под кресла нечто прозрачное, пластиковое, напоминающее маску для аппарата искусственного дыхания. Из маски шел длинный шланг к отверстию в полу.

– Ты не поверишь, – Илья ехидно хмыкнул, – это туалет.

Я в недоумении покрутила в руках шланг. Илья пояснил:

– Вот ту штуку, которую ты держишь в руках прикладывают… короче, прикладывают к тому месту, которым писают. А через шланг продукты человеческой жизнедеятельности сбрасывается из самолёта наружу.

– Фу! – я брезгливо положила штуку на пол, – чем их обычные бутылки не устраивают? Весь мир пользуется, а этому товарищу выпендриться надо было, что ли?

– Бутылки в салоне остаются, их потом выкидывать надо. А тут всё за борт улетело и всё.

– Ага, и кому-нибудь на голову.

– На его скоростях на голову не успеет.

– Кроме того, бутылку ты просто выкинул из самолёта и забыл, а эту штуку, если не помыл, представляешь, как потом вонять будет. Интересно, он их вообще когда-нибудь мыл?

– Меня больше беспокоит, что сейчас эта штука представляет из себя два открытых воздуховода. Через них все тепло из кабины выдувать будет. Надо с ними что-нибудь придумать.

– Что там придумывать! Демонтировать нафиг, а дыры в полу заклеить. Нам такое счастье точно не нужно, и лишние отверстия в салоне при нашем северном климате тоже, – скомандовал подошедший Андрей. – Давайте прикинем, что нам завтра надо успеть сделать и поедем заселяться в гостиницу. Роберт обещал подобрать что-нибудь пристойное недалеко отсюда. И есть уже очень хочется. Война войной, а обед по расписанию.

– В Ваффлз? – с надеждой спросила я. В прошлый раз нам очень полюбилась эта сеть американских забегаловок, где давали огромные многослойные вафли с разнообразными начинками из ягод и фруктов под взбитыми сливками.

– Если они здесь есть, то, конечно, да.

Мы вытащили из Дракоши слегка упирающегося Роберта, которому очень не хотелось отрываться от нового самолёта, сели в его машину и спросили про ближайший Ваффлз.

– Как вы можете есть эту гадость? – воскликнул Роберт так, будто мы только что признались ему в том, что едим человеческое мясо.

– Почему же гадость? – насупились мы, – там такие вафли, как произведение искусства!

– Нет-нет, я не могу позволить себе отравленных гостей. Никак не могу. Я отвезу вас в нормальное место. Здесь недалеко есть хорошая итальянская еда, недорого, вкусно, и живот потом не болит.

– Чем тебе вафли не угодили?

– Ребята, если бы вы знали, как их готовят, вы бы никогда в жизни не стали это есть, поверьте.

– Ладно, вези в свою итальянскую едальню.

– Куда? – Роберт был женат на русской девушке с Камчатки, и вполне понятно, хоть и немного смешно, разговаривал по-русски. Но идиом, просторечия, сленга и вольного словообразования, конечно же, не понимал.

– Туда, куда ты собирался нас везти. Мы за здоровую пищу!

Ресторан и гостиница находились с противоположной стороны аэродрома в паре километров от ангара с нашими самолётами.

Итальянский ресторанчик оказался весьма неплох. На мой непритязательный вкус, испортить пасту, то есть обычные макароны с соусом, крайне сложно. Хотя – надо отдать должное многообразию этого мира – я видела людей, которые умудрялись сделать и это. К счастью, таких талантов в мире немного. Я с опаской заглядывала в экран телевизора, висящего на стене, – в прошлый прилёт в США, год назад, когда нас занесло в итальянский ресторан на Манхэттене, по телевизору показывали breaking news (горячие новости) о революции на Украине: как это обычно бывает в американских новостях – куча огня, дыма, бегущих людей и ничего не понятно. Я тогда очень переживала за моих друзей, которые в тот момент были в Киеве. Сила импринтинга – первой ассоциации, связанной с местом или событием – оказалась мощной штукой: мне потребовалось некоторое количество внутренних усилий, чтобы выбросить из головы это наваждение. После обеда мы еще немного пошуршали в ангаре, прикидывая план работ на ближайшие дни, и поехали отдыхать.

На эту неделю нашим домом стала маленькая двухэтажная гостиница с огромными кроватями в светлых комнатах и пёстрым гостиничным ковролином, приглушающим звук шагов. Пока Андрей оформлял ключи на ресепшене, я, просто чтобы чем-то себя занять, лениво разглядывала стойку с рекламными буклетами. И тут мой взгляд зацепился за что-то знакомое. Я не сразу поняла, что привлекло мое внимание, отвернулась, потрясла головой, чтобы сбросить сонливость, попыталась сфокусироваться на изображениях. Вот оно!

http://transatlantic.free-sky.ru/part8.html

– Илюха, смотри! Меня глючит, или это наш ИЛ-2?

– Да, он. Откуда?

Я вытащила брошюру, Илья взял в руки вторую такую же и бегло через строчку вслух перевел написанное в ней:

– Смотри-ка, он совсем недалеко отсюда. В музее.

Этот самолёт тогда был единственным летающим ИЛ-2 в мире. Российские умельцы восстановили его до летающего состояния практически из обломков. Несколько лет назад его везли на продажу через наш аэродром в Гостилицах, и я пару месяцев наблюдала, как он грустно лежал на асфальте со снятыми крыльями. Нам всем, кто работал тогда на аэродроме, было ужасно обидно, что единственный летающий самолёт продали за границу, и никто не знал, куда именно. Я внутренне возликовала – так вот, оказывается, где ты, красавчик!

– Ребята, если останется хотя бы полдня свободных, мы обязательно должны его навестить!

– Да, было бы здорово.

– Друзья, не знаю как вы, а я собираюсь баиньки, – зевнул Андрей, – меня ждут мягкая подушка и недосмотренные сны.

– Пожалуй, да. Можно даже без снов. Спокойной ночи!

Чужие жизни

Следующим утром, 22 апреля, мы традиционно встретились за завтраком в маленькой гостиничной столовой – самое удобное время и место для планирования дня. Первый завтрак в Хиллсборо. Я пекла вафли в электровафельнице – не то чтобы я очень хотела их есть, но меня забавлял сам процесс – этакая возможность почувствовать себя хозяйкой в чужой стране. Человек способен адаптироваться почти к любым условиям. Помню, во вторую же свою поездку, затянувшуюся на несколько дней дольше планируемого, я