Александр Боханов - Николай II

Семейное времяпрепровождение, очевидцами которого стали те, кто разделял участь поверженного венценосца, неподдельная любовь и взаимная симпатия искренне умиляли. В один из февральских вечеров генерал И. Л. Татищев, по первому зову последовавший за Николаем II в ссылку и потом убитый в Екатеринбурге, не удержался и заметил, что он удивлен тем, «как тесно сплочена и проникнута любовью семейная жизнь Государя». В ответ Николай Александрович сказал: «Если Вы, Татищев, который были моим генерал-адъютантом и имели столько случаев составить себе верное суждение о нас, так мало нас знали, как Вы хотите, чтобы мы с Государыней могли обижаться тем, что говорят о нас в газетах?» Последний монарх не предполагал, что измышления будут зафиксированы в воспоминаниях многих современников, а затем нелепые слухи, оскорбительные легенды перекочуют на страницы различных сочинений и в России, и за границей.

Драматические политические пертурбации, происходившие в стране, переход власти от «розовых» к «красным», рано или поздно, но неизбежно должны были отозваться в тихом провинциальном Тобольске, отразиться на судьбе Романовых. В Петрограде, а затем и в других местах устанавливалась власть советов. Верховодили большевики. Правительство теперь называлось Советом Народных Комиссаров («Совнарком»), которое возглавлял Ленин. Все главные герои «славного Февраля» разбежались. Потом они писали, что «ушли в подполье, чтобы продолжить борьбу». На самом же деле были заняты другим, первостепенным «делом государственной важности»: самоспасением.

Но еще выходили «свободные» и «независимые» газеты, продолжавшие, по привычке, инсинуировать. В конце октября — начале ноября 1917 года, когда «министры-капиталисты» из последнего состава Временного правительства уже сидели в Петропавловской крепости, там же, где все еще содержались сановники старого режима, тиражные ежедневные издания «Русское слово», «Новое время» и другие опубликовали серию сообщений о том, что в Тобольске происходят монархические манифестации, что туда стягиваются силы офицеров-роялистов, готовящих освобождение царя и его близких. Потом появились срочные «агентские телеграммы», сообщавшие, что царь бежал. Правды тут не было ни на грош, но новые власти не на шутку встревожились.

30 ноября Совнарком обсудил вопрос о переводе семьи Романовых в Кронштадт, под надежную охрану, как того требовали некоторые команды кораблей Балтийского флота. Но сил у новых хозяев для этого еще не было, и приняли лишь решение «признать перевод преждевременным». Через полгода, 2 мая 1918 года, выступая на заседании Совнаркома, глава ВЦИК Яков Свердлов признал, что вопрос о бывшем царе ставился в Президиуме ВЦИК еще в ноябре — декабре и с тех пор поднимался неоднократно, но был «отсрочен ввиду ряда обстоятельств». Каких именно — не пояснил. Уже с конца 1917 года в правящей большевистской верхушке обсуждался вопрос о необходимости организовать публичный суд над Николаем II. Иными словами, ленинцы намеревались довести до конца «дело Керенского». У красных имелись свои резоны: они надеялись, что подобное действие будет способствовать росту их авторитета. Как «мартовские», так и «октябрьские» правители хотели использовать царскую карту в своей политической игре.

Вопрос о переводе царя из Тобольска и организации показательного судебного процесса неоднократно обсуждался в Совнаркоме. В протоколе заседания от 20 февраля 1918 года записано: «Поручить комиссару юстиции и двум представителям крестьянского съезда подготовить следственный материал по делу Николая Романова. Вопрос о перевозе Николая Романова отложить до пересмотра этого вопроса в Совнаркоме. Места суда не предуказывать пока». Через три дня, 23 февраля, рупор большевиков газета «Правда» взывала: «Необходимо перевести Романова в надежное место. Необходимо целиком лишить его всякой свободы сношений с кем бы то ни было. Необходимо заключение его в тюрьму и немедленное назначение суда над ним».

Потом будет потрачено много слов и бумаги на выяснение вопроса: знал или не знал «сам Ленин» о подготовке убийства царской семьи. Одни уверенно утверждают: «Знал». Другие же, с не меньшей категоричностью, говорят «нет». Оправдатели большевиков, в том числе упоминавшийся уже французский «мэтр» Ферро, приводят в качестве «бесспорного аргумента» известный факт: отсутствие документов, удостоверяющих санкцию центральных властей в Москве. Подобное странно слышать от профессионала: очень многие события в истории не отражены документами прямого действия. Надо считать Ленина или очень глупым, или очень беспечным человеком, чтобы думать, что он, в совершенстве владея мастерством демагогии и конспирации, стал бы отдавать письменные приказы. Ни главарь, ни его окружение на это никогда бы не пошли. Они были не только циничными и аморальными, но и умными.

Но в том, что ленинская клика не могла не знать о подготовке кровавого злодеяния, невозможно сомневаться. Подтверждений тому более чем достаточно. Отметим одно. Когда в Перми, за месяц до убийства царя, «по инициативе местной революционной власти» расстреляли его брата, великого князя Михаила Александровича, из стана большевистских лидеров не раздалось ни звука осуждения. А ведь Михаила Александровича вообще ни в каких проступках и грехах «перед народом» обвинить было невозможно. Его «вина» состояла лишь в том, что носил «неблагозвучную фамилию». Что это, как не подтверждение той самой «санкции», которую безрезультатно ищут в собраниях архивных бумаг.

Придя к власти, большевики никогда не забывали о Романовых, о снисхождении к ним не могло быть и речи. Правящая верхушка все время была озабочена лишь одним: как удобней с ними расправиться. В протоколах ЦК большевистской партии от 19 мая 1918 года записано: «Тов. Свердлов сообщает, что в Президиуме ЦИК стоит вопрос о дальнейшей участи Николая, тот же вопрос ставят и уральцы… Необходимо решить, что делать с Николаем. Принимается решение не предпринимать пока ничего по отношению к Николаю, озаботившись лишь принятием необходимых мер предосторожности. Переговорить об этом с уральцами поручается Свердлову».

Соратнику Ленина и Троцкого, их убежденному единомышленнику, давался карт-бланш от лица партии. И то, что он и его подручные из Екатеринбурга делали, как они делали, находилось впредь под его полным контролем. Он прекрасно знал мнение «Ильича», с которым в тот период виделся ежедневно, а по вечерам заходил к нему «попить чайку» (благо жили в Кремле рядом). Когда 18 июля 1918 года сообщал на Президиуме ВЦИК об убийстве (из полученной телеграммы «уральских товарищей» было известно, что уничтожены все), красные бонзы единогласно приняли резолюцию: «Президиум признает решение правильным». Но это было потом, в середине лета, а до того заключенным надлежало еще многое пережить.