Отцы. Письма на заметку - Шон Ашер

пользовался популярностью и за пределами «семейной труппы», продолжая сольную карьеру на телевидении. У Граучо было трое детей, и в 1992 году его дочь Мириам опубликовала свою переписку с покойным отцом, озаглавив сборник «Люблю, Граучо». Из всех этих писем, позволяющих разглядеть за усами человека, нижеследующее особенно дорого Мириам – она получила его от отца в 1941 году, когда ей было четырнадцать лет.

Граучо Маркс – Мириам Маркс Аллен

26 октября 1941 г.

Отель «Уорвик», Нью-Йорк 26 октября 1941 года

Дорогушка моя; мама твоя каждый день спрашивает, нет ли письма от Мириам?

Я твержу «Нет», потому что в том письме, что ты мне написала, был кусок про бабушку, который ты просила не показывать маме. На будущее, если захочешь пожаловаться на ее товарок, пиши тогда два письма: одной ей, одно мне.

Что ж, шоу Краса открылось и провалилось. Неплохое, но публику, очевидно, уже воротит от пьес про нацистов с их проблемами, и думаю, его уберут с афиш через неделю-другую. Очень жаль. Это суровый мир, и все эти терзания и бессонные ночи делают нашу профессию занятием неблагодарным, если, конечно, ты не окажешься одним из счастливчиков, попавших в обойму, и тогда все тебе видится в ином свете, и обо всех тревогах можно забыть. Ну, довольно этих философствований.

Как там у тебя с моим Герцогом? Ты, очевидно, думаешь, что Герцог твой пес, не так ли? Что ж, я как-то выяснил с Герцогом этот вопрос, на велосипедной прогулке. Я сказал, Герцог, ты чей? Мириам или мой? Он взглянул на меня, подмигнул и сказал, Мириам мне нравится, милая девчушка и шкуру мне, бывает, расчешет, и косточку бросит, но сравнивать ее с тобой просто смешно. Что ты, Граучо, старичок, ты ж мой корешок. Он тогда впервые меня Граучо назвал, и уж поверь, меня проняло до ногтей. Обычно он зовет меня Джулиус, а тут Граучо, я был очень тронут. В общем, он бежал рысцой рядом с велосипедом и говорил, знаешь, мне никогда не забыть тех сотен миль, что мы одолели с тобой, в дождь и зной, тех псов, которых я драл и от которых удирал, кошек, которых на деревья загонял, я с тобой всю жизнь прожил и не могу быть ни чьим, кроме как твоим.

Что ж, я сильно по нему скучаю, как и по тебе. Я никогда еще так не привязывался ни к одной собаке, нет, даже к Пастырю. Вероятно, потому, что ни с кем другим я не был так близок. Если наткнешься на него, бродя по дому, поцелуй от меня.

Я так рад, что Сьюзи выкарабкалась и понемногу поправляется. Мне нравится Сьюзи, обязательно передавай ей мои наилучшие пожелания и, если наткнешься на нее, бродя по дому, поцелуй от меня заодно с псом.

Я получил длинное письмо от сестер Джерк. Они умудрились исписать семь-восемь страниц галиматьей о том, что происходит в Вествуде и окрестностях (на всякий случай, окрестности – это по соседству). Мои планы все еще туманны, но вертятся вокруг сцены, где я определенно приму какое-то решение.

Получил письмо от Ирва Брехера. Он закончил пьесу и направляется с ней на Восток. Надеюсь, ему больше повезет, чем Шикману и Красу с их пьесами. Трудное это дело, быть драматургом, и требует чертову уйму мастерства. Крас слегка раздавлен, но ты же знаешь Краса; он воспрянет с чем-нибудь побольше и получше. Я рад, что ты снова с Джорджем Инглундом, если это он. Думаю, Паскаль для тебя несколько староват, а я бы предпочел, чтобы ты гуляла с мальчиками поближе к твоему возрасту.

Что ж, королева моя, мне уже надо идти, делать миллион дел. Всю мою любовь тебе и столько поцелуев, сколько примешь.

Твой папуля. Граучо, Джулиус, Падре, Кратко

19

Просто оставь меня в покое!

В 1942 году, когда нацисты вторглись в Нидерланды, еврейская семья Франков с тринадцатилетней дочерью Анной оставила свой дом и укрылась в секретном помещении на работе отца Анны, в Амстердаме. Через неделю к ним присоединилась другая семья – ван Пельсы – и они прожили бок о бок два долгих года. Все это время Анна вела дневник, ставший теперь знаменитым, обращая свои записи к вымышленной подруге, Китти. Она подробно описывала сложности взросления в таких невыносимых обстоятельствах и напряженные отношения между нею и семью другими людьми, притом, что один из них, подросток Петер ван Пельс, пробудил в ней нежное чувство. В мае 1944 года, за три месяца до того, как ее семью схватило гестапо, Анна сделала следующую запись в дневнике, как бы написав письмо отцу.

Анна Франк – Отто Франку

5 мая 1944 г.

ПЯТНИЦА, 5 МАЯ 1944 ГОДА

Дорогая Китти, отец мной недоволен. После нашего разговора в воскресенье он решил, что я больше не буду ходить наверх каждый вечер. Он не потерпит никаких «Knutscherei»[26]. Не выношу этого слова. Сам разговор об этом был мне неприятен – зачем он еще портит мне нервы! Переговорю с ним сегодня. Марго дала мне хороший совет. Собственно, вот что я собираюсь ему сказать:

Думаю, отец, ты ждешь от меня объяснения, так что давай я тебе объясню. Ты во мне разочарован, ты ожидал, что я буду более покладистой, тебе, конечно, хочется, чтобы я вела себя как положено четырнадцатилетней девочке. Но тут ты заблуждаешься!

Все то время, что мы здесь, с июля сорок второго до последних недель, мне было не по себе. Если бы ты только знал, сколько я плакала ночами, какой несчастной и унылой себя чувствовала, как одиноко мне было, ты бы понял мое желание ходить наверх! Теперь я достигла той точки, где мне не нужна ничья поддержка, и мамина в том числе. Это случилось не вдруг. Я боролась долго и упорно и выплакала много слез, чтобы достичь такой независимости. Можешь смеяться и не верить, но мне все равно. Я знаю, что я независимая личность, и не чувствую, что должна отчитываться перед тобой за свои действия. Я говорю это тебе просто, чтобы ты не думал, что я делаю что-то у тебя за спиной. Но отчитываться я буду только перед одним человеком – перед собой.

Когда у меня были проблемы, все – и ты в том числе – закрывали глаза и уши и не шли мне навстречу. Напротив, я