Возвращение на Большой Каретный - Анатолий Борисович Утевский

Мне бы только пропеть,

Лишь хватило бы дней,

Как травили волков,

Как загнали коней,

Мне бы только успеть

Прошагать по ножу,

Я такого еще нам о нас расскажу.

Но гитара молчит,

Смерть со мною на «ты»,

Обрядили меня и зарыли в цветы.

Вот несколько эпизодов из встреч Славы с Володей Высоцким.

«Мы были дома у Миши Туманишвили, когда позвонил Володя и сказал, что сейчас приедет, — вспоминает Вячеслав Савосин. — Когда он появился, мы обратили внимание, что он как-то странно ходит. Оказывается, он откуда-то уходил и случайно надел чьи-то ортопедические ботинки. Мы посмеялись, провели вместе день, а вечером ему надо было идти по важным делам. Что делать? Не ехать же в этих ботинках?! И я предложил ему свои, а сам остался ночевать у Миши. Утром надевать эти ортопедические ботинки пришлось мне, и можно себе представить, как я добирался до дома в этой обуви: у Володи оказался сорок первый размер ноги, а у меня — сорок второй с половиной!

А ещё был такой случай. Как-то у моей мамы был день рождения, пришёл Володя с гитарой. Мы шутили, пели песни, слушали его. И мои родители в него буквально влюбились! Мне тогда очень нужны были деньги. Просить у мамы я боялся, она бы мне их не дала. И я обратился к Володе, чтобы он взял у моей мамы — как бы для себя. И, вы только представьте, моя мама, Анна Фёдоровна, которая не дала бы денег родному сыну, просто и без слов открыла сумочку и достала нужную сумму!»

Одну забавную историю напомнил мне Михаил Туманишвили, и я привожу её здесь с его слов.

«У меня на квартире часто бывали мои друзья: Утевский, Кочарян, Володя Высоцкий, Олег и Славка Савосины, иногда заходил и Артур Макаров. Мы собирались для того, чтоб встретиться весёлой дружной компашкой, поговорить про кино, в котором кто-то сейчас снимается, или про спектакли, которые кто видел. А застолье было, так сказать, вспомогательным орудием, что ли. Как-то мы сидели, говорили, пели, пили… Время было к 12 часам ночи. И вдруг Утевский обиделся — то ли на Лёвку Кочаряна, то ли на Володю, то ли на меня — не помню. И взял да и залез на огромный немецкий шкаф из красного дерева, что стоял в комнате — массивный такой шкаф, килограммов под 500–600, никак не меньше. Утевский, сидя на шкафу, сказал, что с нами не разговаривает, и вообще, перестаёт с нами общаться, и отвернулся от нас. Мы зовём его: «Толян, ты что дурака валяешь? Слезай, иди к нам!», но Толян ответил: «Нет, не буду! И вообще вы — все подонки, и не хочу я с вами иметь дело». Тогда мы стали Утевского задабривать: так как у нас на столе ещё оставалось, то после каждого тоста давали ему рюмки, чтоб выпил вместе с нами. Утевский рюмки забирал, но, сидя к нам спиной, продолжал обиженно бурчать. Это всё продолжалось часов до 4–5 утра, пока мы, в общем, всё не выпили и решили оставить его в покое. И по своим койкам разошлись, и про Утевского забыли.

А утром у всех башка с похмелюги трещит, колотун и так далее. Денег ни копейки, естественно; мы сидим за тем самым столом, друг на друга смотрим и соображаем, где бы достать денег. В этот момент сверху, со шкафа, раздаётся голос: «Выпить хотите небось, подонки?» Это был Утевский, Анатолий Борисович. Мы ответили: «Хотим!» Он сказал: «Ну что, могу по пятерочке предложить. В честь будущей зарплаты». Оказывается, всю ночь, когда мы таскали ему те рюмки, он их забирал, но не пил, а собирал в рядочек, зная о том, что нам утром будет хреново, и готовил вот такой благотворительный жест. У него там на шкафу было рюмок десять-пятнадцать! И, деваться-то некуда, подписали мы Утевскому бумажку, что будем должны. Потом, когда мы эти деньги ему отдали, то тут же бодро всё и пропили вместе, так же, в общем, красиво и здорово» (впоследствии этот эпизод будет остроумно озвучен Мишей в телепередаче «Блеф-клуб»).

Через много лет Владимир Высоцкий скажет о том периоде нашей жизни: «Тогда мы только начинали, а теперь, как выяснилось, это всё были интересные люди, достаточно высокого уровня. Кто бы чем ни занимался. Там бывали люди, которые уже больше не живут: Вася Шукшин прожил с нами полтора года, он только начинал тогда снимать «Живёт такой парень» и хотел, чтобы я пробовался у него. Но он ещё раньше обещал эту роль Куравлёву, и я очень рад, что Лёня её сыграл. Так и не пришлось мне поработать с Шукшиным, хотя он хотел, чтобы я играл у него Разина, если бы он стал его снимать. Нет больше Васи. И ещё нет хозяина этой квартиры — Лёвы Кочаряна. Он успел снять только одну картину как режиссёр — «Один шанс из тысячи». Он его поймал и быстро умер. Он успел немного. Он жил жарко: вспыхнул и погас — мгновенно. А из ныне живущих и работающих — это Андрей Тарковский, он тогда только думал про «Рублёва», это писатель Артур Макаров, актер Миша Туманов (Туманишвили. — А. У.), позже он работал в режиссуре на «Мосфильме»; сценарист Володя Акимов… Толя Утевский и ещё несколько человек, не имеющих никакого отношения к таким публичным профессиям. Вот эти люди были моими первыми слушателями и судьями. Мы собирались вечерами, каждый божий день, и жили так полтора года. Только время от времени кто-то уезжал на заработки»[6].

Творческая судьба Высоцкого во многом сходна с судьбой «человека из нашей компании» — Василия Шукшина — как писателя, актёра и режиссёра. Видимо, именно это объединяло и тянуло друг к другу двух талантливых людей. С Шукшиным мне доводилось встречаться в разных местах, в том числе и в доме у Лёвы — они и дружили, и вместе работали. Василий Шукшин снимался в фильме «Живые и мёртвые», на котором вторым режиссёром, как я уже говорил, был Кочарян.

Признание Шукшин получил лишь после смерти. Володя долго переживал потерю Шукшина. Чисто человеческое «понять друг друга» было, по-моему, главным в их отношениях. «Очень уважаю все, что сделал Шукшин, — говорил на одной из встреч со зрителями Высоцкий. — Знал его близко, встречался с ним часто, беседовал, спорил, и мне особенно обидно сегодня, что так и не удалось сняться ни в одном из его фильмов. Зато на всю