Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

седьмые, понимаете ли вы это?» Я только тут сообразила: ведь действительно седьмая! И все очень дивятся моим баллам: из физики, кажется, единственный в классе контраст, «поразительный», прибавляют восьмые. «С тобой, Лиза, мы уравновесились», – сказала мне П-ая, получившая три на экзамене. «Да, так давай уравновесимся и в 7-м классе: ты ведь будешь бить на золотую, хотя мне это совершенно все равно, у меня „честолюбия“ нет…» Господи, как приятно теперь. Экзамены кончены, на душе так легко…

31 мая

Для развлечения я теперь придумала написать, как я провела год живущей в Сиротском доме; – положим, это будет смахивать на «воспоминания», ну да ничего: ведь я не покажу своей тетрадки никому, а писать для себя совсем не грешно.

4 июня

Сегодня умер Иван Данилыч, наш хозяин. Царство ему небесное! Старый друг его, Иван Антоныч Котласовский, часто бывал у него в последнее время и теперь бегает и плачет: последнего друга своего хоронит. Переходя двор, подошел он к окошку нашей передней, где были мы все, и когда мама выразила ему свое сожаление, он только сказал: «Все кончено… послал телеграммы везде…» – и старые голубые его глаза были совсем красны, и голос дрожал… Жаль его… Жил человек – и умер; «окна мелом забелены; хозяйки нет»[18]. А я ни на минуту не подумала об Иване Данилыче, надеясь, что не умрет.

Снились мне сны в эту ночь, и преглупые сны. Один такой страшный, я даже закричала: снилось мне, что лежу я на постели у самой двери моей комнаты; а за дверью стоит кто-то и просит у меня ключа от двери (она заперта), чтобы повеситься на моей стороне двери на продолговатой формы задвижке. Я ключа не даю и держу у себя под одеялом; и знаю, что этот кто-то не может у меня ключа отнять, потому что дверь заперта; а кто-то все просит и умоляет дать ключ. Наконец кто-то говорит: «А, ты не даешь, – сама достану…» – и начинает дергать дверь и даже хочет просунуть пальцы сквозь щель ее, чтобы отодвинуть задвижку. Боже, я испугалась и закричала… Проснулась – слышу, бьет 5 часов. Снова заснула.

И снится мне вновь, будто на море большая буря, я спасаю и собираю вещи какой-то немки, которую очень люблю; тружусь без устали и вдруг попадаю в дом, где все Дьяконовы. Как только я вошла в дом, мне тотчас дали жену; на ней черное платье и цепочка вокруг шеи от часов. Она меня будто бы любит, но вся эта масса жен и мужей интригует, сплетничает и наговаривает друг на друга; между ними есть какой-то старший, но я чувствую себя очень свободно, он оказывается моим мужем. Когда я иду мимо темноватой комнатки, кто-то из мужчин говорит мне: «у твоего мужа десять любовников: Мен, Лен, Зен, Пен…» Я останавливаюсь, ошеломленная вестью об измене мужа… и проснулась… Я помню все, что снилось, так ясно и ярко, точно все ощущения были наяву.

Странно. Ну и снится же такая чепуха! Не знаю, что и вздумалось мне записать эти сны, нелепы и дики они…

Я так думаю, что это от цветов: третьего дня я купила на бульваре два букета каких-то ночных фиалок, полевых цветов с сильным запахом, и вторую ночь ставлю их около своей подушки.

15 июня

Ровно через два месяца будет рождение моей собственной особы: 15 августа и 15 лет! Чем больше – тем лучше: значительное количество лет внушает уважение и почет к своей особе других личностей, а этого должен желать каждый. Как бы мне хотелось умереть именно в этот день, ровно в 6 часов утра, когда я родилась, и если бы кто-нибудь прислал ко мне смерть на этот день и час, то сделал бы мне самый лучший подарок на рожденье. Но чего хочется, того всегда долго ждать приходится, это я замечаю уже давно. Вот хочется умереть, а жди, когда сама смерть придет; хочется книги – жди, когда пришлют из библиотеки; хочется платья – жди, когда материи купят и сошьют. Хуже всего, что смерть не идет; если бы можно было крикнуть: «эй, ты, пошла сюда, тебя мне нужно!» Хорошо было бы, а то – все жди…

27 июня

Год назад – поехала в Нерехту. От времени моего пребывания там остался дневник, писанный карандашом на четвертушках бумаги; я как приехала оттуда (8 июня), так его и не развертывала, надо будет как-нибудь рассмотреть[19].

1 июля

Ну день! Сестры довели Александру Николаевну до отказа, и этим заставили маму унижаться, просить у нее, как милости какой, остаться, как будто мама сама была гувернанткой и просила не отказывать себе от места. Это гадко, мерзко, низко! Я, будучи на мамином месте, так унижаться бы не стала, а на детей обратила бы побольше внимания; а то у нас все на словах: и исправление, и старание, и все такое, а действием мама никогда не поучит хотя бы Надьку, упрямейшее существо в мире…

2 июля

Читаю я свой дневник и вижу расписание каждого дня. Это глупо, уж лучше совсем ничего не писать, чем каждый день одно и то же.

Я читала где-то, что если намочить платок эфиром и вдыхать его, то человек получает странные ощущения. Ложась спать, я и хочу сейчас испытать это: помочу платок и лягу в постель. И эфир у меня, кстати, есть, его я вчера купила для задушения насекомых.

A-а, так ты не можешь, у тебя духу не хватает… Так будь же ты проклята трижды, проклятое создание!

4 июля

Прекрасная мысль пришла мне, когда я с мамой провожала Толгскую Божию Матерь: когда окончу курс в гимназии и если мама не согласится на дальнейшее продолжение моего образования, – я поступлю в монастырь! Чем дома жить да небо коптить, уж лучше служить Богу, тем более что меня в семействе ничто особенное удержать не может. Лучше монастыря и быть ничего не может, я теперь все о нем думаю. Вот какие иногда прекрасные мысли в голову приходят, и совершенно неожиданно.

8 июля

Горничная сказала мне, что сегодня за обедней в монастыре будут постригать монахинь, двух кажется. Я решила непременно идти туда: ведь, может быть, когда-нибудь и я буду так же постригаться, отчего же мне и не посмотреть? Но, однако, ничего не было…

Досадно, что наследник покойного Ивана Данилыча вздумал подарить довольно порядочное количество его книг, между прочим Белинского и Тургенева, старушонке, верхней квартирантке, которая их никогда и в руки-то не возьмет! Гораздо лучше – продал бы их маме;