Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

необдуманного – а то и кем-то злонамеренно пущенного – слова достаточно для того, чтобы навсегда рассорить двух каких-нибудь замечательных людей. Но и, повторяем ещё раз, время было очень непростое! А времена, как сказал поэт, не выбирают: в них живут (если повезёт) и умирают (причём довольно-таки часто – так сказать, безвременно, по своей собственной вине или неосторожности).

Кстати, насколько мы знаем, Александр Лазаревич остался в памяти современников как дружелюбный и верный товарищ, компетентный специалист. Выходец из купеческой семьи, он получил образование в Германии; большевик с 1916 года, Абрамов активно участвовал в Февральских и Октябрьских событиях 1917 года, а уже с 1921-го работал в Берлине по дипломатической и коминтерновской линиям; через пять лет, в 1926-м, возглавил ОМС – Отдел международной связи, которым успешно руководил на протяжении десяти лет. В сентябре 1936 года Александр Лазаревич, в звании полкового комиссара, был переведён в 4-е (разведывательное) управление Генштаба РККА, где вскоре возглавил испанское направление. Но ненадолго: в мае 1937 года он был арестован, как человек, близкий к Троцкому. А кто, простите, из нашей военной верхушки того времени не был близок ко Льву Давыдовичу, наркому по военным и морским делам с 1918 по 1925 год, председателю Реввоенсовета? Кто из деятелей Коминтерна не знал его, как одного из идеологов и основателей этой организации? И это неизбежное по тем временам знакомство сразу же переводило ветеранов партии, недавних «верных ленинцев», в разряд людей подозрительных, нелояльных, в общем – тех самых «врагов народа».

Неудивительно, что вскоре после своего ареста Абрамов превратился в руководителя «троцкистской террористической организации в рамках Коминтерна», негласно «спонсировавшего» Троцкого за счёт тайных средств ОМС, да ещё заодно и в германского шпиона. Этот момент обвинения так комментирует Вальтер Кривицкий: «Абсурдным было заявление Ягоды на процессе в следующем году, где он выступал свидетелем, что он посылал крупные денежные суммы Троцкому через Мирова-Абрамова»[84]. Да всё там было абсурдным! Однако 25 ноября 1937 года Абрамову был вынесен обвинительный приговор, а на следующий день его расстреляли.

И что после этого мог написать Арнольд Генрихович об их совместной работе, их взаимоотношениях?

Думается, что и другим товарищам, упомянутым в его «Докладной», если бы их спросили, не было никакого резона пытаться обелить имя покойного Александра Лазаревича. Во-первых, все понимали, что «плетью обуха не перешибёшь» и это всё равно бессмысленно, а во-вторых, если уж говорить честно, то кто действительно знает про личные отношения, связывавшие Абрамова и Троцкого? Никто же ничего подобного не афишировал. И вообще, у начальства – свои «игры», а про загадки и тайные пути «нелегальных денежных средств» мы уже говорили… Вдруг что-то да было, а ты «утратил революционную бдительность» и не заметил?

Впрочем, продолжим наше знакомство с этой «Докладной». «Когда т. Георг Мюллер узнал, что я уволен из ОМС’а, он предложил мне работать в нашем отделе. Мюллер был уже тогда сотрудником нашего отдела, и я его знал со времени его работы в венской партийной организации. На работу к нам меня также рекомендовал т. Урданг [М.А. – дописано от руки. – А. Б.], ныне начальник отдела в Наркомтяжпроме». (В одном из документов относительно этого самого Урданга сказано: «…тогда – секретарь одного из отделов Моссовета, ныне…» – очередное разночтение – а далее по тексту.)

Как-то оно всё интересно получилось: возвратился Дейч из-за кордона, его уволили, чуть было на завод работать не отправили (кем, знать бы, и на какой?), но тут раз – и сразу взяли на службу в ОГПУ. Понятно, что его рекомендовал человек весьма авторитетный – Георгий Георгиевич Миллер (или – Мюллер), один из организаторов Компартии Австрии, который в 1924–1927 годах был дипкурьером при советском посольстве в Вене, а затем перешёл на нелегальную работу в спецаппарат ЦК Компартии Австрии, где руководил производством «липы» – то есть поддельных документов для сотрудников Коминтерна и советской разведки. Разумеется, не удостоверений о принадлежности к Компартии, а совсем даже наоборот. Но в 1930 году, из-за угрозы провала, он вынужденно перебрался в Советский Союз, где был зачислен в ОГПУ и сменил билет КПА на партбилет ВКП(б).

Кто такой Урданг, установить, к сожалению, не получилось – есть разные варианты, однако гадать не будем. Это быстрое и предельно простое поступление в разведку (на уровне «он предложил – я согласился») свидетельствует, что всё было совсем не так просто. Хотя вполне возможно, что Дейч, ранее успешно выполнявший «отдельные поручения» службы, изначально для этой работы и планировался…

При этом в его недатированной «Автобиографии» всё излагается и несколько проще, и несколько по-иному: «В декабре 1931 года я был вызван в Москву. Здесь я работал в бюро ОМС, а в мае 1932 г. был командирован для связи с тремя нелегальными парторганизациями за границу. В августе 1932 г. я вернулся в Москву и перешёл по рекомендации т. Миллера и потом т. Лебединского на работу в НКВД, для которого я выполнял отдельные поручения уже с 1930 г. в Вене». Заметим, что многократно упоминавшийся Урданг почему-то заменился Лебединским.

А вот ещё такой вызывающий вопросы момент из «Докладной записки»: «Я до октября 1932 года болел в Москве тифом». Это до зачисления в ОГПУ он заболел или после, или вообще – в процессе оформления? Не поймёшь! Ясно только одно: Арнольду пришлось «открещиваться» от связи с «врагом народа» Абрамовым, и это у него в общем-то получилось, о чём мы расскажем в свой черёд.

Впрочем, то, что оформление прошло предельно быстро, также, наверное, объясняется тем, что «время было такое». «В те годы в ИНО работало лишь около 150 человек, половина из которых – за границей. Разведка не располагала необходимой базой и временем для тщательной подготовки сотрудников. Поэтому люди с опытом и знаниями Дейча представляли для разведки значительный интерес. В ИНО Дейч прошёл ускоренный курс подготовки разведчика-нелегала, а жена Жозефина освоила работу радистки»[85].

Ну да, опыт нелегальной работы у него был накоплен ещё в Коминтерне, а знанию иностранных языков, при родном немецком, позавидовать могло подавляющее большинство тогдашних разведчиков: английский и французский – свободно, голландский и итальянский – не совсем свободно. Это – по его самоличной анкете; другие варианты, с добавлением ещё и иных языков, предлагаемые различными авторами, рассматривать не будем, хотя можно сказать, что вскоре, в силу необходимости, к вышеуказанным добавились русский и испанский языки.

Так что совсем неудивительно, что уже в феврале 1933 года появился вот такой, весьма простой на первый взгляд документ:

Начальнику ИНО ОГПУ

Рапорт

Прошу Вашего согласия на оформление выезда за границу с/с 1-го отделения т. Арнольда, переданного в распоряжение тов. Джека.

Начальник 1-го отделения ИНО ОГПУ

Наумов.

… февраля 1933 г.

С/с означало «секретный сотрудник».

В левом углу рапорта предельно кратко написано