Пролетая над самим собой - Евгений Модестович Табачников

Трудно что-либо добавить. И вряд ли нужно спорить со сказанным.

Л. Ю. Б. не использовала никогда матерных слов в разговоре, но иногда добавляла какое-то ненормативное словечко, и от этого фраза становилась ярче и понятнее собеседнику.

Одна из стен в квартире на Кутузовском проспекте увешана старинными жостовскими подносами с сюжетами на различные темы русской жизни и предметами, сделанными из соломки, привезенными из Индонезии, с острова Суматра и Белоруссии. А я недавно расширил свой словарный запас новым словом «эклектика». Решил, что будет к месту. «Лиля Юрьевна, вам не кажется, что здесь “эклектика”?» – «Женечка, эклектики не бывает. Вещи бывают красивые, очень красивые и говно».

У Василия Васильевича в дневниковых записях есть рассказ, как они с Инной гостили у графини Мариолины Мардзотто, очаровательной женщины, филологини, но и также любительницы точности в русском языке – подруги Л. Ю. и И. Бродского… Мы также познакомились с ней у ЛЮ и не раз весело проводили время во время ее московских каникул.

«Перед отъездом ужинали с нею (М. М.) в старинном палаццо в Венеции, – пишет В. В. – Столовая темного дуба, фамильное серебро… лакей в белых перчатках обносит нарядных гостей. Тут же две огромные породистые собаки. “Боже, чем так упоительно запахло?” – плотоядно поинтересовалась Инна, предчувствуя перемену блюд. На что Мариолина, поливая спаржу соусом, ответила со всей присущей ей прямотой: “Это собаки напердели”, – и дала знак лакею налить белого вина».

Вечерний моцион, традиционная прогулка, Л. Ю. идет, поддерживаемая с двух сторон В. А. и мною. Неспешная беседа о книге Валентина Катаева «Трава забвения». Брик ругает автора страшно – и за неточности описаниях, и за стиль. Чтобы поддержать темп движения, вставляю реплику: «Как вы сегодня замечательно двигаетесь». Беседа течет дальше. Я не унимаюсь: «Как вы прекрасно выглядите, сегодня». Быстрый ответ: «Женечка, еще один комплимент, и вы замечательно пойдете немедленно… домой».

Нашим близнецам четыре года, они полноправные друзья Л. Ю. и Василия Абгаровича. Во время прогулки по нашей аллее у Л. Ю. всегда при себе шоколадные конфеты, упакованные в несколько слоев бумаги, затем в мешочек, чтобы при встрече с мальчиками подкормить их сладостями. И так ежедневно. А дети собирают ягоды на участке и через дырку в заборе несут плоды природы и своего труда не родителям, а ЛИЛИЧКЕ.

Проходя мимо, решил по-соседски заглянуть к «Брикам» – наши дачные участки разделяет только деревянный штакетник, – проведать… У нас сложились чудесные отношения, накануне приезжали Инна и Вася-младший, и мы все вместе пили чай и слушали рассказ Л. Ю. «Почему я поссорилась с Витей» – речь шла о Шкловском. И правда, почему не зайти?

Поднимаюсь по лестнице на веранду, Л. Ю., закутанная в плед, читает в кресле. Здороваюсь. И слышу: «Дорогой мой доктор Женечка, с тех пор как Эдисон изобрел телефон, можно снять трубку и договориться о встрече. И это нужно делать обязательно».

Просто и понятно. Стараясь не подавать вида, что несколько смущен, извиняюсь и ретируюсь.

Автограф Сергея Параджанова, сделанный за обедом

Когда Сергей Параджанов потерял свободу, то самым яростным борцом за его освобождение стала Л. Ю. И она боролась как могла, добиваясь его освобождения. Используя все возможные способы для достижения своей цели, ей удалось пробить стену советской бюрократии, подключив западные газеты, а главное, уговорив Луи Арагона принять от Брежнева орден Дружбы народов. Наконец Параджанова удалось освободить на год раньше срока. Она весь срок заключения поддерживала его своими письмами, а Сергей Параджанов отвечал ей, делая специальные коллажи, выполненные из тюремного мусора, и медали, выдавленные и выцарапанные на кефирных крышках, своими подписями как бы из колючей проволоки: всем тем, что является сейчас экспонатами музеев и частных коллекций. Неординарный, удивительно талантливый человек 86-летняя Л. Ю.

Валерий Плотников, делая свои известные фотографии с ковриком, подаренным В. Маяковским, фотографировал Сергея и Л. Ю. В этот вечер она нас и познакомила с экстравагантным режиссером. Сначала все сидели за праздничным (в честь Сергея) столом, а мы с Ириной пришли с опозданием. Но когда мы появились на пороге квартиры, Параджанов неожиданно резко встал из-за стола, посмотрев пристально мне в глаза, и нараспев произнес: «Юнкер, ну вылитый юнкер. Разве вас еще не убили?» – и, подняв бокал, выпил за опоздавших.

До последних дней ее карие глаза под четкой дугой бровей, длинная рыжая коса, завязанная черной бархатной лентой, открытый лоб и тонкая фигурка с ухоженными, красивыми руками привлекали артистов, поэтов, интеллектуалов, дипломатов. И после 80 лет, будучи одной из самых замечательных женщин, завлекая своим обаянием, она живо интересовалась новыми литературными, музыкальными и театральными произведениями, поддерживая свой домашний литературный, и не только, «салон».

В мае 1978 года случилось несчастье: Л. Ю. у себя в квартире оступилась, упала и сломала шейку бедра. Диагноз был крайне неблагоприятный: «вколоченный перелом шейки бедра без смещения». Я срочно пригласил своего близкого друга, на мой взгляд, лучшего советского травматолога-ортопеда из ЦИТО профессора Веничку Лирцмана, занимавшегося геронтологическими (пожилыми) пациентами. Осмотрев больную, он предложил, учитывая возраст и кардиососудистую патологию, консервативный метод лечения (без операционного вмешательства и наложения гипса). В результате через полтора месяца, переехав в Переделкино, она могла самостоятельно стоять, но, к величайшему сожалению, мышцы полностью атрофировались, и сделать даже шаг не было никакой возможности. Приспособили кресло на колесиках, соорудили пандус, чтобы выезжать на веранду.

С сыновьями в доме у Василия Катаняна. 1986

Но такая жизнь ее не устраивала, этого Л. Ю. с ее темпераментом было недостаточно. Поэтому, несмотря на все наши совместные усилия, вывести ее из депрессии никак не удавалось. Привезли экземпляры вышедшей в Италии ее книги «Лиля Брик. С Маяковским». Все близкие, в том числе и мы с Ириной, старались организовать максимальный уход и реабилитацию, но ЛЮ сдавала с каждым днем, худела и грустила.

4 августа, выбрав время, когда никого из родных рядом не было, она приняла снотворное нембутал и вывела дрожащим почерком: «В моей смерти прошу никого не винить. Васик! Я боготворю тебя. Прости меня. Все друзья, простите… Лиля». И дописала прерывающимся почерком: «Нембутал намб…» И все… Так закончился земной путь великой женщины.

У меня по графику в тот день было суточное дежурство в ЦИТО, и оно закончилось рано утром. Подъехав к переделкинской даче, увидел плачущего Исидора Владимировича, сообщившего, что Л. Ю. не стало. Позвонил знакомым врачам в солнцевскую больницу, организовал перевозку, стараясь сделать все, что можно и как можно достойнее. Позже приехали Роберт Форд