Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Откуда такая печаль?

Кто очи его затуманил?

Что тянет его туда, вдаль?

В газетах досужий писака

Черкнул, что здесь помощь нужна, —

И вдруг в этот край заявились

Три барышни, – вот тебе на!

Он думает горькую думу:

Стряслась же такая беда,

Что именно в мой-то участок

Нелегкая их принесла.

Простите, спокойные ночи,

Когда, утомясь от трудов,

Он ехал домой поскорее

Под мирный родительский кров.

Теперь он не знает покоя

Ни днем, да и ночью нигде, —

Девицы следят за ним зорко;

Разыщут, наверно, везде.

Разыщут, и каждая с просьбой:

Одной – надо хины опять,

Другой – надо чая, лимонов,

И все не забыть, все послать…

И сколько бы раз он ни ездил,

И сколько б подвод он ни слал,

Курсистки цингу вновь отыщут, —

И снова он к ним поскакал.

И вот – голова пошла кругом

От этих Нырсов, Меретяк,

Больших Николаевок, Малых,

Шатков, Кар-Баян, Ботеряк…

И думает с грустью бедняга:

Уж, видно, мой близок конец,

И эти курсистки плетут мне

Жестокий терновый венец.

И вот отчего так уныло

И молча все вдаль он глядит,

И вот отчего безнадежно,

Согнувшись, в корзинке сидит.

По дороге из с. Казылей в с. Б. Меретяки.

1 июня

ПЕСНЯ

(Ему же)

Милый друг, когда унылый,

Полинялый, запыленный,

Ты в корзинку сел,

И согнувшись по привычке,

С папиросою и спичкой

К Шишкиной летел, —

В это время ожидали,

Нетерпением сгорая,

Мы втроем тебя:

Ты приди, наш сокол ясный,

Поспеши, наш друг прекрасный, —

Ждем тебя любя.

Мы к тебе навстречу выйдем,

Мы тебя с корзинки снимем

И к мулле введем;

И возьмем мы длинный список

И с ним целый ряд записок, —

По больным пойдем.

Обойдем домов хоть двести,

А потом опять все вместе

В чайную зайдем.

Там больных совсем немного;

Ну, – душ сорок, – ради бога —

Поскорей пойдем!

Так тебя мы призываем,

От тебя мы ожидаем

Всяких благ земли.

Ты лимонов для цинготных

Да и чаю плиток плотных

Не забудь – пришли!

Не сердись, когда порою

Мы, озлоблены нуждою,

Побраним тебя.

Мы так долго ожидали,

Что сердца наши устали

Ждать тебя любя.

Средь Нырсов, Больших и Малых,

Азиатов одичалых —

Мы втроем сидим,

И, томимы ожиданьем,

На дорогу с упованьем

Все глядим, глядим…

Поспеши же, друг наш нежный,

«Врач унылый, безнадежный»,

Поспеши скорей!

И в Нырсы, и в Меретяки,

И в Шатки, и в Ботеряки,

Погоняй быстрей!

С. Бол. Меретяки.

2 июня

А. И. Шишкиной

Прощай, коллега дорогая!

Среди Нырсов своих Больших,

Среди трудов – не забывай же

Своих сотрудниц молодых.

Ты вспомни нас, когда приедет

К тебе цинготных навестить

Наш азиат – коллега милый,

С ним вместе будете ходить

Вы по селу; а мы в Казани,

В пыли, жаре и духоте —

Вновь возвращаемся к обычной

И скучной жизни суете.

Нам жаль оставленного дела,

Нам жаль народ; его нужда,

Его невежество глухое —

Вот наша русская беда.

И грустно, грустно поневоле…

Среди неведомых равнин

Влачит, покорный тяжкой доле,

Свою нужду наш селянин.

Мы волею судьбы суровой

Работать долго не могли;

Осталась ты одна, – но смело

Дорогой прежнею иди.

И пусть среди твоих волнений,

Борьбы со страшной силой зла —

Тебе сияет утешенье:

Ты сделала все, что могла.

По дороге в Рыбную слободу, в Казань.

Пятигорск… июня

Глубокоуважаемый Лев Николаевич.

Судьба устроила так, что пришлось ехать к голодающим с одною из курсисток, которая знакома с Вами, – Ждановой. Вы близки сердцу всякого мало-мальски думающего человека не столько как писатель-художник, сколько как человек, писатель-моралист, затрагивающий идеи, вечно близкие человеческому сердцу. Когда я, впервые в жизни, услыхала передачу Ваших слов не из книги, а в живой речи, – переживала странное впечатление: мне казалось, что Вы еще ближе подошли ко мне, подошли как человек с такими душевными качествами, перед которыми исчезли та застенчивость, тот страх перед неизвестностью приема, которые охватывали душу всякий раз, как на ум приходила мысль о личном свидании с Вами или о письме к Вам. И вот теперь я хочу написать Вам свои впечатления от поездки к голодающим и спросить Вашего совета относительно одного намерения.

По приезде в Казань я обратилась к г. Останкову за советом – куда ехать; жена его взяла меня и Жданову, чтобы отвезти на место. Нас направили в Лаишевский уезд, меня – в Ключищенскую волость, село Большие Меретяки, Жданову – верстах в 4 от меня, в татарскую деревню Малые Нырсы. Но мое назначение оказалось очень неудачным в смысле работы: дела мне было очень мало, так как я не заведовала столовой самостоятельно, а была дана в «помощь» батюшке, который заявил мне, что на три недели (я дольше пробыть не могла) он не находит удобным сдавать мне столовую. Оставалось или уезжать назад, или же послушаться батюшки, который заявил еще, что здесь много больных. Но и больных в двух русских и одной крещено-татарской деревне в районе батюшки оказалось не