Марк Твен - Автобиография

Вскоре «Трибюн» откомандировала Килера на Кубу, написать репортаж о фактах какого-то грубого бесчинства или надругательства, которое испанские власти творили над нами по своей давнишней привычке и обыкновению. Он отплыл на пароходе из Нью-Йорка, и в последний раз его видели живым в ночь перед тем, как судно достигло Гаваны. Говорили, что он не делал секрета из своей миссии, а, напротив, широко о ней распространялся в своей откровенной и наивной манере. На борту были какие-то испанские военные. Возможно, его и не сбросили в море, однако бытовало общее мнение, что именно так и случилось.

В 1900 году в Лондоне Клеменс написал рукопись «Отрывки из автобиографии. Из главы IX» (ныне находится в «Архиве Марка Твена»). Позже, вероятно, в 1902 году, он попросил свою дочь Джин перепечатать ее и затем внес небольшие поправки. К началу августа 1906 года, когда Джорджа Харви уговорили прочитать автобиографию в машинописном виде и тот немедленно предложил выдержки из нее к публикации в «Норт американ ревью», Клеменс уже решил не включать эти длинные воспоминания детства в свой замысел автобиографии. Харви прочел сделанный Джин машинописный экземпляр и отобрал для «Ревью» первую часть, а Джозефина Хобби перепечатала ее, чтобы сделать оригинал для набора ко второму в серии выпуску от 21 сентября 1906 года, в него Клеменс потом снова внес правку. Впоследствии Клеменс решил опубликовать вторую часть также в «Ревью», произведя дальнейшие изменения в тексте, перед тем как он появился в выпуске от 3 мая 1907 года. Несмотря на несколько слоев правок и включение почти всей рукописи в серийную публикацию, текст так и не был объединен с окончательной формой автобиографии. Пейн ошибочно датировал рукопись 1898 годом и опубликовал под названием «Медведь – Селедка – Джим Вульф и кошки», предварительно отцензурировав по своему обыкновению (МТА, 1:125–143). К примеру, данное Клеменсом определение своего товарища как «маленький чернокожий мальчик-раб» превратилось просто в «маленького чернокожего мальчика», а его цветистое «Их едят прямо с кишками!» превратилось в «Их едят вместе с внутренностями!» – ни того ни другого смягчения Клеменс для «Ревью» не делал. Хотя Найдер имел доступ к оригинальной рукописи, он вместо этого воспроизвел текст Пейна, внеся кусок из автобиографической диктовки от 13 февраля 1906 года (АМТ, 37–43, 44–47).

Отрывки из автобиографии

Из главы IX

Это случилось в 1849 году. Мне было тогда четырнадцать лет. Мы все еще жили в Ганнибале, штат Миссури, на берегах Миссисипи, в новом «каркасном» доме, построенном моим отцом пятью годами ранее. То есть некоторые из нас жили в новой его части, остальные – в старой, с тыльной стороны дома, имевшего форму буквы L. Осенью моя сестра устраивала вечеринку и пригласила всех молодых людей деревни, достигших брачного возраста. Я был слишком молод для этой компании, да и слишком застенчив, чтобы вращаться в обществе молодых дам, поэтому меня не позвали – во всяком случае, на весь вечер. Меня допустили всего на десять минут. Я должен был изображать медведя в маленьком сказочном представлении. Мне предстояло плотно упаковаться в какую-то коричневую волосатую штуку, подходящую для медведя. Примерно в половине одиннадцатого мне велели идти в свою комнату, надеть эту маскировку и быть готовым через полчаса. Я переоделся, но потом изменил свои планы, потому что мне захотелось немного попрактиковаться, а та комната была слишком мала. Я дошел до большого незаселенного дома на углу Мейн и Хилл-стрит[187], не ведая, что дюжина других молодых особ также облюбовала его, чтобы переодеться для своих ролей. Я взял с собой маленького чернокожего мальчика-раба Сэнди, и мы выбрали просторное пустое помещение на втором этаже. Мы вошли в него болтая, и это дало возможность парочке полуодетых девушек спастись бегством за незаметную ширму. Их одеяния и прочие предметы висели на крючках за дверью, но я их не увидел: дверь закрывал Сэнди, он всей душой был погружен в костюмерные проблемы и был столь же далек от того, чтобы их заметить, как и я.

Ширма была шаткой, со множеством дырок, но, поскольку я не знал, что за ней прятались девушки, меня такая подробность не обеспокоила. Если бы я это знал, то не мог бы раздеться в потоке безжалостного лунного света, который лился сквозь незанавешенные окна, я бы умер со стыда. Не потревоженный дурными предчувствиями, я разделся догола и начал тренироваться. Я был полон честолюбивых устремлений, я твердо вознамерился произвести сенсацию, я горел желанием завоевать репутацию в роли медведя и получить дальнейшие ангажементы, поэтому с головой ушел в работу – с самозабвением, сулившим великие свершения. Я дурачился и скакал на четвереньках туда-сюда, из одного конца комнаты в другой, а Сэнди восторженно аплодировал. Я ходил вертикально, рыча, ворча и рявкая, я стоял на голове, я выделывал сальто, я неуклюже приплясывал на согнутых лапах, фыркая в стороны моей воображаемой мордой, я выделывал все, что может делать медведь, и многое такое, чего ни один медведь сделать бы не смог, да ни один уважающий себя медведь и не захотел бы делать. И конечно же, я ни капли не подозревал, что устраиваю спектакль не только перед одним Сэнди. Наконец, стоя на голове, я застыл в этой позе, чтобы немного передохнуть. Наступило минутное молчание, затем Сэнди с неподдельным интересом спросил:

– Масса Сэм, вы когда-нибудь видели вяленую селедку?

– Нет. Что это такое?

– Это рыба.

– Ну и что из того? В ней есть что-то особенное?

– Да, сэр, будьте уверены, что есть. Их едят прямо с кишками!

Из-за ширмы послышался сдавленный женский смешок! Вся сила меня покинула, и я опрокинулся вперед как подкошенный, своим весом опрокидывая ширму и погребая под ней молодых дам. В испуге они издали пару пронзительных визгов – может, и больше, но я не стал считать. Я подхватил свою одежду и ринулся в темный холл внизу, Сэнди – за мной. За полминуты я оделся и выбежал через черный ход. Я взял с Сэнди клятву, что он будет нем как могила, после чего мы ушли и прятались, пока вечеринка не закончилась. Все честолюбивые замыслы из меня улетучились. Я не мог после своего приключения предстать перед той легкомысленной компанией, потому что среди нее были бы две исполнительницы, которые знали мой секрет и все время потихоньку смеялись бы надо мной. Меня искали, но не нашли, и медведя пришлось играть молодому джентльмену в обычной одежде. Когда я наконец отважился вернуться, дом был погружен в тишину и все спали. На сердце у меня было очень тяжело, его переполняло жестокое ощущение позора. На своей подушке я нашел пришпиленный листок бумаги с одной лишь строчкой, которая не облегчила моего сердца, а лишь заставила запылать лицо. Она была написана тщательно измененным почерком вот в таких глумливых выражениях: