Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

знаком указываю – лепите их на стену, и вручаю все же им 250 советских рублей, никому не нужных. Женщины осторожно и с улыбками взяли эту бумажку за уголок так, словно чтобы не запачкаться, и стали рассматривать ее.

Сижу и думаю: все же надо выяснить – где я? Старик понял меня. Они заговорили между собой, после чего старик, толкнув меня в плечо, вдруг неясно и отрывочно произносит русские слова, рукой указывая на восток:

– Там… моя брат пойдем она говори руська.

Я так обрадовался этой русской речи, что, вскочив на ноги, смеюсь и говорю:

– Харашо!.. пайдем твоя брат…

Он понял меня и весело смеется. Дочь бросилась в комнату и принесла отцу шляпу и сапоги. Он одет, и мы тронулись. На прощание, кивая, благодарю женщин, которые весело улыбаются.

Мы спустились к озеру и подошли к лодке. Что за вид! Что за красота! Что за воздух! Так вот откуда веяло на меня «дыханием жизни», когда я свернул с просеки на тропу. Дыхание жизни шло из этого божественного озера. Озеро – как гладь. В поперечнике 1 верста, а может быть, и меньше, а вдоль – около 2 верст, и загибается оно куда-то на север. У нашего берега осока низины, а дальше, вокруг всего озера, крутые берега с сосновым лесом. Озеро так тихо и спокойно, что от играющих рыб поверх воды слышен плеск.

На мое удивление, здесь нет никакого села. Живет в своем маленьком чистеньком домике вот этот старик с женой и дочкой. Видимо, рыболов. Гребет он веслами сноровисто. Лодка двигается около берега, держа путь на восток. Через полверсты причалили к низкому безжизненному берегу. Вдали, в лесу, видна убогая хатенка. Мы направились к ней. В это время из лесного бора, с юга правее нас, вышел «одноглазый циклоп» – выше среднего роста, широкоплечий, костлявый мужчина без бороды. Правый глаз навыкате. На левом черный кружок, поддерживаемый шнурком через голову. В руках большой топор. Впечатление от него очень неприятное. Позади него мальчик лет двенадцати. Это был брат старика, но кто он – не знаю, как и не знаю – кто этот старик? «Может, контрабандисты?» – мелькнуло в голове. «Возьмут и зарубят», – ударила мысль у меня, затравленного человека. Они подошли к нам. Мальчик быстро снял свой картузик-блин, низко поклонился и надел его на голову. Это меня успокоило – у разбойника не может быть такое милое дитя. Братья поздоровались, перебросились словами. Их слова явно касались меня. Выслушав брата, «циклоп» произнес два слова: «Пойдем в хату». Сказано было по-русски довольно чисто, но глухо.

Мы в его хате. Она убога. Одна комната, печь, стол, лавка и деревянная кровать с жалкой постельной принадлежностью. Хозяин сел за стол. Жестом руки предложил мне сесть рядом. Его сынишка очень почтительно смотрит на меня и молчит. После молчания «циклоп» произносит:

– Кто ты такой?.. И зачем пришел сюда?

Голос его мрачный и какой-то замогильный. И тон, и постановка вопроса мне очень не понравились.

– Это Россия или Финляндия? – сам задаю ему вопрос, чтобы точно знать, где я.

– Финляндия, – одним словом отвечает он.

Мне стало легче на душе.

– Далеко отсюда русская граница?

– Полторы версты, – сказал и указал рукой на восток.

«Полторы версты – это плохо, это очень близко и еще небезопасно для меня, – констатирую в уме. – Надо быть осторожным. Могут и выдать».

– Я русский, пришел повидать сестру, она живет в Финляндии, – вру ему.

– В каком городе?

– В Сердоболе, – отвечаю, назвав ближайший город отсюда.

– Паспорт есть? – тянет за душу он.

Достаю свой документ и даю ему. Он надевает очки, склоняет голову на свой единственный глаз и долго смотрит на написанное в удостоверении Екатеринбургского университета. Не знаю, понял ли он, что там написано, или нет, но смотрел он долго. Вернув его мне, произнес:

– Харашо, ложись спать тут, а завтра мы пойдем с тобою на пост.

Это меня совершенно не устраивало. Я абсолютно не хотел ночевать здесь, в полутора верстах от советской границы. Кто они?.. А вдруг пошлют мальчика к границе и приведут красноармейцев… Нет-нет!.. Надо уйти отсюда. Его «косой глаз» мне очень не нравится. Да и почему он за полночь времени был в лесу и с топором? Черт его знает, что он думает?!

– А где пост? – спрашиваю.

– Четыре километра отсюда, – сказал и указал на юго-запад.

– Кто старший там? – задаю вопрос, чтобы знать, не о советском ли посту он говорит.

– Сержант, – все так же мрачно, глухо и односложно отвечает он.

Слова «километр» и «сержант» меня успокоили. В красной России этих слов еще не было. Я прошу его отвести меня на этот пост сегодня. К моей радости, он соглашается. Старик уходит домой, а мы идем к его лодке. Мальчик услужливо помогает отцу и мне.

Пересекли юго-восточный угол озера и причалили к сухому гористому берегу леса. Подъем высокий. Дорога не колесная. Через версту расстояния вышли на голое поле, где стояла крестьянская усадьба. Около одной постройки сидели три солдата без рубашек, хотя и шел уже второй час ночи. Светло. Солдаты ладонями били комаров на своем теле и при этом грубо произносили лишь одно слово: «Пергелле! (черт!)» Потом я узнал, что у финнов это ругательное слово, принятое во всех случаях.

Мой проводник сказал им несколько слов обо мне. Один солдат немедленно же пошел в комнату. Скоро оттуда показался очень молодой сержант в сером мундирчике. Он испытывающе строго посмотрел мне в глаза. Я смотрю на него с полным сознанием своей невиновности. Сержант жестом указал, чтобы я снял свой мешочек. Один солдат вынул из него мою тетрадь-дневник и документы. Увидев у меня часы, попросили отдать им. Кстати сказать, часы были настоящие, офицерские, большие, серебряные с крышкой, фирмы «Павел Буре». Когда все это сержант отнес в свою комнату, я понял, что мои вещи арестованы.

– Голоден ли? – спросил он через переводчика.

Я не ел ничего с 9 часов утра, и, несмотря на это, есть не хотелось. Но я ответил, что голоден. К моему удивлению, они быстро согрели кофе; белый хлеб, коровье масло, молоко были их щедрым угощением.

Проводник ушел. Сержант немного напыщенно-начальническим жестом показал мне на приготовленную солому с одеялом в их помещении – приказал лечь спать. Я лег и моментально заснул, словно провалился в бездну.

Ночью проснулся и вижу – возле меня, на своей кровати, сидит один солдат в шинели и держит свою винтовку между ног. «Эг-ге-е… да я арестован», – определил свое положение.