Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин

Командующим Северным флотом тогда был, по-моему, вице-адмирал Головко. Так вот, он приказал нашим генералам, которые находились на полуострове Рыбачьем, готовиться к большому наступлению, что, мол, скоро оно будет. И вот, в это самое время, вызывает меня командир бригады и говорит: «Разгуляев, срочно нужен пленный „язык“, потому что скоро мы пойдем в наступление, и нам нужны сведения о противнике». Я говорю на это ему: «Товарищ полковник, мы уже раза три ходили. Бесполезно! Проволочные заграждения, спирали бруно, там минные поля, оборона у них крепкая, сложно его взять». А до этого мы сколько ни ходили, все было бесполезно, и несли обычно потери по два-три человека убитыми. Он говорит: «Я уже разговаривал с командующим, а командующий говорит: „Тогда идите сами за `языком`, раз ваши разведчики не могут взять“». Тогда обстановка на Рыбачьем была тяжелая, немцы занимали господствующие позиции, и нам не хватало сведений о противнике.

Короче говоря, с этим личным приказом командира бригады я пошел в землянку к разведчикам. Но представьте себя на моем месте. Это сейчас мне 96 лет, хотя, как некоторые говорят, я еще молодо выгляжу. А когда мне было всего 27–28 лет! Я был молод и находился всего лишь в звании лейтенанта. Помню, что еще, когда меня назначили к ним командиром взвода, они встретили меня неприветливо, сказали в таком духе, что: «Ха-аа, прислали нам, твою мать, какого-то пацана, б….дь». И они, эти штрафники, первое время вообще меня ни за кого не признавали. В общем, не считались они со мной. Но многие из них были старше меня по возрасту. И понятно, что никаким авторитетом я у них не пользовался. И так продолжалось долгое время, пока мы безуспешно охотились за «языком». Ну и вот, когда нам срочно понадобился пленный и я пришел к ним в землянку сообщить приказ командира бригады, они мне сказали так грубо: «Пошли они на х…й, пускай они сами и идут». Можете представить, каково было мое положение? Я не знал, что мне и делать. А дело в том, что у меня был ординарец Витя, родом с Вологды, здоровый такой парень. К сожалению, я уже позабыл, как его была фамилия. В армии ординарец был вроде как слугой у офицера: он стирал и сушил у него портянки, приносил покушать и так далее. Таким ординарцем и был у меня Витя. Так вот, этот Витя мне и сказал, когда узнал о приказе командира бригады: «Товарищ лейтенант, а че мы гамбузом таким пойдем? Давайте вдвоем сходим в разведку. И тогда обязательно приведем „языка“. А то мы помногу ходим, и немцы нас обнаруживают». Я сообщил об этом командиру бригады: так и так, больше взводом не пойду. «Как это так?», — спрашивает. «А мы вдвоем пойдем», — говорю. «Ты что, — спросил он меня, — хочешь убежать, что ли? Спастись хочешь? Почему не взводом? Как же вы вдвоем пойдете?». Я ему сказал: «Да вы что? Ни за что не хочу сбегать! Мы приведем». В общем, убедил я своего командира бригады в целесообразности разведки малой группой. «Ладно, — сказал он, — сколько времени тебе нужно?». «Дня три-четыре», — сказал ему. На том и порешили, как говорится.

А у нас, у разведчиков, были такие перископы-разведчики, в которые мы, значит, все время за немцами наблюдали. Маленькие такие. И мы три дня за немцами по такому перископу наблюдали, искали, как захватить «языка». И вот, когда мы тогда наблюдали, то на хребте Муста-Тунтури обнаружили окоп, и в нем, как оказалось, снайпер сидел. И я тогда своему ординарцу показал на этого немца и сказал: «Будем вот этого брать». Как только наступила ночь, мы, значит, к этому окопу поползли, взяли с собой ножницы, и когда стали подходить к месту, то прорезали этими ножницами проволочное заграждение, прошли все, что нам нужно было, и уже подбирались к траншее, где находился наш потенциальный пленный. Тогда я своему ординарцу сказал: «Слушай, вот сейчас скоро будет окоп. Сделаем так: я прыгну вниз, а ты, когда я тебе крикну, сверху. И так возьмем пленного». Я прыгнул вниз в этот окоп, и мы потихоньку стали ползти и ползти, и где-то там находился снайпер. У каждого немецкого снайпера была ракетница. Ночь была. Они периодически стреляли, смотрели, не идут ли к ним русские. А у нас и понятия об этих ракетницах не имели. И вот, когда я повернул голову, то увидел, что немец благодаря выпущенной ракетнице меня увидел. А дело в том, что, когда мы уходили на задание, на нас мои разведчики нацепили не то тряпки, не то мочалки какие-то, в общем, для маскировки. И этот немец, когда меня увидел, испугался этих тряпок, принял это неизвестно за что, и по-моему даже начал молиться: мол, что это за черепаха такая ползет. Я сразу схватил его за ноги, дернул и закричал: «Витя, Витя!». Витя навалился сверху и начал этого немца душить. Я ему тогда сказал: «Надо живого, живого». Немец начал стонать. Он, как я понял, хотел кричать, чтобы предупредить своих. Мой ординарец прижал этого немца, помог его связать, засунул ему кляп в рот. И мы тогда притаились где-то на 5–10 минут. Это мы сделали для того, чтобы немцы, которые по соседству были, не увидели и не услышали эти крики. Ведь если бы они услышали, то нам было бы не уйти. А там вроде было слышно и видно, что немцы то с одной, то с другой стороны начали местность освещать. И вроде стрелять даже начали. И вот, только когда прошло какое-то время, мы этого пленного потащили ползком, помню, все тащили и тащили. Интересно, что, когда до этого мы в перископ разведчика смотрели, нам казалось, что место, где был этот снайпер, от нашего расположения совсем близко находится. А на самом деле оно было далековато, до него нужно было ползти и ползти.

В общем, мы дотащили этого «языка». А тут вот еще какое дело получилось. До того, как мы с Витей пошли на задание, у меня был разговор с адъютантом командира бригады Вьюненко, я ему сказал, что к ночи мы пойдем за «языком». И он мне сказал тогда на это: «Я сегодня приду в землянку и буду ждать вас». Так вот, когда мы вышли через проволочное заграждение и прошли на нашу территорию, вдруг выскочил этот самый Вьюненко. Я первым шел, а ординарец сзади пленного тащил. Вьюненко спрашивает: «Ну что, Сашка?! Опять бесполезно?!». Я говорю: «Есть».