За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников - Нирмал Пурджа

что-то сообщить. Связавшись по рации с лагерем IV, где отдыхала команда спасателей, работавшая с членами съемочной группы Everest Air, которая недавно спасла человека на склоне, я сказал:

– Ребята, это Нимс. Здесь наверху женщина, Сима. Вы можете помочь?

Ответили сразу:

– Нимс, ты же в курсе, вчера ночью мы спускали альпиниста с Южной вершины и смертельно устали. Тебе удастся спустить ее в четвертый лагерь? Отсюда мы сможем ее вытащить. Но если кто-то из нас снова полезет наверх, это закончится гибелью.

– Конечно, нет проблем, – ответил я.

В данных обстоятельствах ребята были правы. Такова жестокая реальность. На высоте восьми километров человеческие отношения предстают в истинном свете. Здесь каждый сам за себя. Человек поднимается на гору, что-то начинает идти не так, и он погибает. Получивший тяжелую травму в какой-то момент осознает, что его смерть неизбежна и что те, кто рядом с ним, это понимают. Альпиниста может доконать истощение сил, или из-за начавшегося отека мозга он перестает адекватно мыслить и критически оценивать ситуацию. Бывает, что в таких ситуациях восходитель вдруг чувствует жар и начинает раздеваться. Но стоит оставить ненадолго открытое тело на морозе, и смерть неизбежна.

Я также слышал о том, как альпинист может оторваться от группы, думая, что он уже недалеко от лагеря, а затем следует срыв. Порой альпинистские экспедиции становятся похожи на зону боевых действий. Многие восходители не хотят оставлять погибающих друзей. Это нормальная человеческая реакция – не бросать товарища, чтобы в последние минуты он чувствовал, что с ним рядом кто-то есть. Однако часто на такой шаг люди идут, не осознавая, что сами истощены или что заканчивается кислород, и в этом случае задерживаться рядом с умирающим – самое плохое, что только можно придумать. С каждой минутой шансы выжить становятся меньше, и вот вместо одной смерти будут две, или три, или больше. Поскольку один погибший всегда лучше, чем два, самое правильное, что можно сделать, – оставить умирающего. Звучит ужасно, но если один человек не способен спасти другого, самое лучшее – спуститься и попросить о помощи по рации. Быть может, выше на горе есть достаточно сильный альпинист, способный помочь, либо спасательная команда сможет добраться до пострадавшего снизу. Я предположил, что в случае с Симой так и случилось – ее оставили.

До лагеря IV было примерно 450 метров по вертикали. Там состояние Симы можно будет оценить точнее, поскольку все же кислорода там чуть больше. Кроме того, у команды Everest Air имелся запас искусственного кислорода. Если бы она могла идти с помощью или хотя бы более-менее держалась на ногах, я бы смог спустить ее до базового лагеря.

Как вариант, можно передать ее спасателям в лагере IV, а самому поторопиться со спуском в базовый лагерь, пока у меня не закончился запас кислорода. Однако дотащить Симу до лагеря оказалось весьма непростой задачей. Но я кое-что придумал. Конечно, этот способ не самый удобный ни для пострадавшей, ни для меня, но зато наиболее эффективный и быстрый.

Увидев старые веревочные перила, я отцепил веревку и завязал ее на талии Симы, крепко стянув. Затем потащил индианку за собой по склону вниз, к лагерю. С каждым толчком Сима стонала от боли.

– Знаю, знаю, – кричал я ей через плечо, – это тяжело, но поверь, это наилучший способ безопасно спуститься. Если мы не сделаем это сейчас, будет поздно.

Так мы двигались где-то около часа, я протащил ее порядка двухсот метров, и потом стало понятно, что Сима может держаться на ногах. Я потянул за веревку, побуждая Симу сделать несколько шагов, затем еще несколько, и так мы продолжили двигаться вниз. Спуск давался тяжело.

Наконец, когда до лагеря осталось не более двадцати пяти метров, стало понятно, что Сима больше идти не в состоянии. Я тоже едва держался на ногах, что неудивительно, так как мы преодолели весь путь примерно за полтора часа. Навалилась усталость, адреналин, вызванный успешным восхождением, закончился. Я упал на колени и попросил помощи по рации. Из ближайшей палатки появились несколько шерпов. Они быстро поднялись и довели нас до палаток. Укрывшись от леденящего ветра, я собрался с силами и связался с базовым лагерем.

– Это Нимс. Я в лагере IV с Симой. Она в плохом состоянии, но сейчас ею занялись спасатели…

На том конце поначалу слышался лишь треск от помех в эфире. Затем я услышал, как один из приятелей Симы закричал, потом послышались голоса других – люди собрались возле рации.

– Нимс, это потрясающе! Спасибо! Ты сам как, в порядке?

А у меня как раз наступал переломный момент. Кислород подходил к концу, и задержаться на высоте означало верную смерть. У Симы оставалось достаточно кислорода в баллоне, кроме того, без помощи ее не оставят. Я сделал все, что мог.

– Ребят, если просижу тут еще немного, то вам придется спасать меня. Я иду вниз.

Через несколько часов я добрался до базового лагеря, уже еле передвигая ноги, забрался в палатку и тут же провалился в сон. Проснувшись на следующее утро, получил хорошие новости – Сима жива, ее спустили с горы. По мере того как об этом узнавали люди в базовом лагере, всем хотелось выяснить, кто спас ее. Руководители экспедиций, любопытствующие, даже члены семьи Симы пытались понять, кто я и откуда.

В какой-то момент даже поступил запрос от СМИ – журналист захотел взять интервью. Однако я не мог ничего сообщить, поскольку состоял на службе в спецназе, кроме того, мое начальство не знало, чем я занимаюсь во время отпуска. Чтобы избежать нежелательного внимания за пределами Гималаев, оставалось лишь немного рассказать о себе сейчас и попросить не распространять информацию.

– Я служу в спецназе Великобритании и потеряю работу, если эта история всплывет, – сказал я журналисту. – Пожалуйста, не сообщай ничего.

После истории с Симой стало понятно, что спасение удалось только потому, что я шел с кислородом. Будь это бескислородное восхождение, шансов не было бы. Поэтому отныне я всегда на восьмитысячниках имел при себе баллон на больших высотах, несмотря на то что некоторые альпинисты не считают такое восхождение полноценным. Ну и что с того? Никто не может диктовать мне, где и как восходить, равно как и я не имею права указывать другим.

Я взошел на Эверест не ради славы и не для повышения репутации гуркхов. И хотя я в тот момент не служил непосредственно в гуркхском полку, тем не менее я оказался единственным гуркхом, побывавшим на высочайшей вершине. Если об этом напишут