Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой

…Иоанн выслушал чтение письма и велел пытать вручителя, чтобы узнать от него все обстоятельства побега, все тайные связи, всех единомышленников Курбского в Москве. Добродетельный слуга, именем Василий Шибанов (сие имя принадлежит Истории) не объявил ничего; в ужасных муках хвалил своего отца-господина, радовался мыслию, что за него умирает. Такая великодушная твёрдость, усердие, любовь изумили всех и самого Иоанна»[17].

А. К. Толстой, если сравнить текст его баллады и вышеприведённое повествование Карамзина, с первого взгляда не отступает от исторической правды. Но он как бы не замечает нравственного аспекта. Курбский — этот борец за справедливость и «рыцарь без страха и упрёка» — ни минуты не колеблясь, обрекает своего верного слугу на мучительную смерть. Такова логика действий «русского эмигранта 16-го столетия» (по словам Фёдора Достоевского); и немногим отличались от Курбского подобные ему эмигранты последующих веков, писавшие пасквили о России из «безопасного далека». Недаром Иван Грозный в ответном письме Курбскому обмолвился: «Устыдися раба твоего Шибанова»; он стоит морально много выше своего родовитого господина. Но Алексей Толстой, сосредоточившись на диалоге Курбского и царя, как бы отказывается понимать, кто по-настоящему герой его баллады.

Пытают и мучат гонца палачи,               Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи,               Открой их собачью измену!»И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?»              «Царь, слово его всё едино:                Он славит свого господина!»………………………………………………………….«О князь, ты, который предать меня мог                 За сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе Бог                  Измену твою пред отчизной!Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Язык мой немеет, и взор мой угас,                  Но в сердце любовь и прощенье,                  Помилуй мои прегрешенья!

Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,                  Прости моего господина!Язык мой немеет, и взор мой угас,                  Но слово моё всё едино:За грозного, Боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь,                   И твёрдо жду смерти желанной!»                   Так умер Шибанов, стремянный.

Тогда же А. К. Толстой новаторски осовременил излюбленный жанр романтической поэзии. Среди его ранних стихотворений особняком стоит сатирическая баллада «Богатырь» — первый опыт на том пути, где он достиг замечательных успехов. Она посвящена злу, охватившему Русь своими цепкими щупальцами. Стремясь поправить финансовое положение страны, правительство ввело систему винных откупов; инициатором был министр финансов Егор Франциевич Канкрин. Производство спирта и вина было передано в частные руки, и в результате кабаки стали множиться подобно грибам после летнего дождя. Как на грех, откупщиками оказались ловкие дельцы почти сплошь с нерусскими фамилиями, которые сказочно богатели, а крестьяне пропивались до нитки.

По русскому славному царству,На кляче разбитой верхом,Один богатырь разъезжаетИ взад, и вперёд, и кругом.

Покрыт он дырявой рогожей,Мочалы вокруг сапогов,На брови надвинута шапка.За пазухой пенника штоф.

«Ко мне, горемычные люди,Ко мне, молодцы, поскорей!Ко мне, молодицы и девки, —Отведайте водки моей!»

Он потчует всех без разбору,Гроша ни с кого не берёт,Встречает его с хлебом-солью, Честит его русский народ.

Красив ли он, стар или молод —Никто не заметил того;Но ссоры, болезни и голодПлетутся за клячей его.

И кто его водки отведал,От ней не отстанет никак,И всадник его провожаетУслужливо в ближний кабак.

Стучат и расходятся чарки,Трёхпробное льётся вино,В кабак, до последней рубахи,Добро мужика снесено.………………………………….Стучат и расходятся чарки,Рекою бушует вино,Уносит деревни и сёлаИ Русь затопляет оно.

Стоит ли удивляться, что в печать это стихотворение долго не могло попасть. А. К. Толстой попытался опубликовать его в 1859 году, но оно было не пропущено цензурой. Балладу «Богатырь» удалось напечатать только в 1867 году, когда система винных откупов уже отошла в прошлое; она была отменена в 1861 году.

Постепенно в литературных кругах имя Алексея Константиновича Толстого становилось известным. Как уже говорилось, его стихи в печати не появлялись, но он охотно читал их при всяком удобном случае и в благожелательной аудитории. Большое значение для его становления как поэта сыграла четырёхмесячная командировка в Калугу в середине 1850 года. А. К. Толстой был причислен к комиссии сенатора В. Д. Давыдова, на которую была возложена ревизия дел в Калужской губернии, поскольку на губернатора Николая Михайловича Смирнова (мужа Александры Осиповны Смирновой-Россет) поступали многочисленные жалобы и обвинения в лихоимстве. Например, сын генерала Ершова обвинял губернатора в том, что под его нажимом отец совершил дарственную своей дочери Софии, бывшей замужем за Аркадием Россетом, братом жены губернатора, и этим лишил его наследства.

Однако все подобные доносы оказались несостоятельными, и репутация губернатора Смирнова не пострадала в глазах общества. Губернаторша Смирнова-Россет сумела на время сделать Калугу интеллектуальным оазисом. Она следовала советам Гоголя, с которым переписывалась; одно из своих писем к ней Гоголь включил в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», озаглавив «Что такое губернаторша». Несколько раз Гоголь был её гостем. Его очередной приезд в Калугу совпал с пребыванием там Алексея Толстого. Молодой поэт встретил нового Гоголя; он уже не был прежним простодушным весельчаком, легко откликавшимся на шутку и делившимся многочисленными юмористическими воспоминаниями. Гоголь стал немногословным и всё чаще вдавался в проповеднический тон, не говорил, а вещал. Однако и сейчас его можно было расшевелить; Гоголь заметно оживился, когда речь зашла о народных песнях, которые назвал «редкими самородными перлами» и даже спел две украинские народные колыбельные: