Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой

Сам автор был невысокого мнения о своём первом прозаическом опыте и, можно сказать, забыл о нём; вновь «Упырь» был переиздан только в 1900 году Владимиром Сергеевичем Соловьёвым. Но удивительно! Далёкая от совершенства повесть пережила своё время и с удовольствием читается в наши дни. Возможно потому, что, несмотря на малоинтересную ныне старинную фантасмагорию, в «Упыре» ощущается обаяние личности Алексея Константиновича Толстого. Так что нет ничего странного в том, что такой эстетически чуткий критик, как Виссарион Белинский, не прошёл мимо «Упыря». Таинственность его не увлекла; достоинства повести он увидел в другом, отмечая «мастерское изложение, уменье сделать из своих лиц что-то вроде характеров, способность схватить дух страны и времени, к которым относится событие, прекрасный язык, иногда похожий даже на „слог“»; по мнению критика, на страницах повести ощутим «отпечаток руки твёрдой, литературной»[16], что много обещает в будущем.

Наряду с прозой в эти годы А. К. Толстой интенсивно писал стихи. Некоторые из самых известных его стихотворений созданы именно тогда, как, например, хрестоматийное:

Колокольчики мои,       Цветики степные!Что глядите на меня,       Темно-голубые?И о чём звените вы       В день весёлый мая,Средь некошеной травы        Головой кивая?

Конь несёт меня стрелой        На поле открытом;Он вас топчет под собой,         Бьёт своим копытом,Колокольчики мои,         Цветики степные!Не кляните вы меня,         Тёмно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,        Рад промчаться мимо,Но уздой не удержать         Бег неукротимый!Я лечу, лечу стрелой,        Только пыль взметаю;Конь несёт меня лихой, —         А куда? не знаю!

(«Колокольчики мои…». 1840-е)

Стихотворение длинное и по сути программное. Молодому ездоку представляется, что он стремглав влетает в «стольный град», куда съезжаются посланцы славянских народов. Начинается всеобщий пир, знаменующий единство славянства под эгидой православной Руси:

Громче звон колоколов,           Гусли раздаются,Гости сели вкруг столов,          Мёд и брага льются,Шум летит на дальний юг          К турке и венгерцу —И ковшей славянских звук          Немцам не по сердцу!

Впоследствии А. К. Толстой относил это стихотворение к своим наибольшим удачам.

Другим большим стихотворением этого периода, со временем обретшим широкую популярность, была то ли баллада, то ли своеобразная с элегическим оттенком притча «Курган» (1840-е). Проезжая по украинской степи, А. К. Толстой не раз видел земных великанов, под которыми покоились кости некогда прославленных воинов — героев древнего славянства. Их имена давным-давно стерлись в человеческой памяти, не оставив даже глухого упоминания. Только эти величественные одинокие холмы возвышаются как памятники былой славы, и, кажется, ничто не в силах сравнять их с окружающей ровной безбрежностью.

В степи, на равнине открытой,Курган одинокий стоит;Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,Дружина дралася три дня,Жрецы ему разом заклалиВсех жён и любимца коня.

Когда же его схоронилиИ шум на могиле затих,Певцы ему славу сулили,На гуслях гремя золотых.………………………………………И вот миновалися годы,Столетия вслед протекли,Народы сменили народы,Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою.Где витязь могучий зарыт,Ещё не сравнялся с землёю,По-прежнему гордо стоит.

А витязя славное имяДо наших времён не дошло…Кто был он? венцами какимиСвоё он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?Какие он жёг города?И смертью погиб он какою?И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий…Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!…………………………………А слёзы прольют разве тучи,Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС кургана забытого прах…

Однако в 1840-е годы молодой поэт выступил со стихами в печати лишь однажды. В журнале «Листок для светских людей» (1843. № 40) им без подписи опубликовано стихотворение «Серебрянка» (интересно отметить, что оно сопровождалось рисунками известного художника Григория Гагарина):

Бор сосновый в стране одинокой стоит;В нём ручей меж деревьев бежит и журчит.Я люблю тот ручей, я люблю ту страну,Я люблю в том лесу вспоминать старину.«Приходи вечерком в бор дремучий тайком,На зелёном садись берегу ты моём!Много лет я бегу, рассказать я могу,Что случилось, когда на моём берегу,Из сокрытой страны я сюда прибежал,Я чудесного много дорогой узнал!Когда солнце зайдёт, когда месяц взойдётИ звезда средь моих закачается вод,Приходи ты тайком, ты узнаешь о том.Что бывает порой здесь в тумане ночном!»Так шептал, и журчал, и бежал ручеёк;На ружьё опершись, я стоял одинок,И лишь говор струи тишину прерывал,И о прежних я грустно годах вспоминал.

Серебрянка — ручей в материнской усадьбе Блистово, следовательно, поэт вспоминает детство. Несмотря на то, что в стихах явно ощутимы лермонтовские мотивы, дебют следует признать удачным. Но по не совсем понятной причине А. К. Толстой ещё долго продолжал оставаться поэтом «для себя».

Именно в эти годы создана одна из самых знаменитых его баллад (если не самая знаменитая!) — историческая баллада «Василий Шибанов». Её сюжет заимствован из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Поскольку А. К. Толстой строго следует первоисточнику, приведём рассказ историка: «Князь Андрей Курбский… начальствуя в Дерпте, сей гордый воевода сносил выговоры, разные оскорбления; слышал угрозы; наконец сведал, что ему готовится погибель. Не боясь смерти в битвах, но устрашённый казнию, Курбский… ночью тайно вышел из дому, перелез через городскую стену, нашёл двух осёдланных коней, изготовленных его верным слугою, и благополучно достиг Вольмара, занятого литовцами. Там воевода Сигизмундов принял изгнанника как друга, именем королевским обещая ему знатный сан и богатство. Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном (Иваном Грозным. — В. Н.): открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных чувств он написал письмо к Царю; усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доставить оное, и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому Государю, в Москве, на Красном крыльце, сказав „от господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича“. Гневный Царь ударил его в ногу острым жезлом своим; кровь лилась из язвы, слуга стоял неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать письмо Курбского…