Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

— Э, нет, — сказал Савва, — родинку мне, видно, не одолеть.

Чтобы получить феррашей, Савве пришлось обратиться к французу мсье Шозу, бельгийскому подданному, в чине унтер-офицера, но в Мешхеде он занимал видную должность, обучая войско европейскому строю и владению европейским оружием. Мсье Шоз был единственный европеец на сто тысяч жителей Мешхеда.

Савва подружился с ним, хотя встречаться приходилось не часто. Жить в Мешхеде предстояло, видимо, долго, но однажды к Савве пожаловала делегация местных купцов. Просили уступить им значительную часть товаров. Цены предлагали выгодные. Савва решился на продажу. Сделку оформили у персидского нотариуса за наличный расчет. Об этой истории Савва Иванович так рассказывает: «Торговцы помещались в священном квартале, куда доступ иноверцам не полагается. Я приказал Мурзе Махмуду, первому приказчику, свезти товар в их квартал и совершить сдачу».

На другой день товары были отправлены, но Махмуд не вернулся… Нужно было действовать. Савва зарядил револьвер, взял Ала-Верды и поехал в священный квартал.

Не напрасно мудрый Абдерасул предупреждал Савву никому не верить. Мешхедские купцы попытались и бедного Махмуда перехитрить, а когда у них дело не выгорело — избили его. Савва явился как снег на голову. Купцы не чаяли в молодом русском такой дерзости. Однако решили и его взять на испуг. Подняли гвалт, грозили натравить толпу. Савва тотчас отправился к полицмейстеру. Тот прислал охрану и приставил к товарам.

Восемь купцов пришли к Савве в караван-сарай, кланялись до земли, просили отсрочки на несколько дней. И тут в самое время пожаловал с визитом мсье Шоз, он сказал по-персидски, не столько для Саввы, сколько для купцов:

— Не беспокойтесь. Виновных выдерут по пяткам в вашем присутствии.

Купцы смирились. Савва вместе с ними опять отправился к нотариусу, заключил договор о расчете в трехдневный срок.

На третий день купцы собрали нужную сумму, и Савва со своими слугами, с феррашами мсье Шоза перенесли тяжелые золотые туманы в личную Саввину комнату, где стоял кассовый сундук.

О своем торговом успехе управляющий Мешхедской фактории решил дать телеграмму, но телеграф находился в Реште, чуть ли не за тысячу верст от Мешхеда, в западном углу Каспийского моря, близ Ензели, мимо которого Савва проплывал в начале своей персидской эпопеи. Нарочный ехал долго, и ответ пришел не скоро, но радостный.

Директор Бекман приказывал оставшиеся товары передать Мурзе Махмуду, а самому возвращаться в Баку.

Обратное путешествие Савва совершил верхом на лошади с неразлучным Ала-Верды. Добрались до Гязского берега, дождались парохода и — здравствуй, Баку, милый Пупыкин, даже бакинские сардины показались лакомством. В Баку снова была осень. Миновал год.

Директор Бекман поручил Савве ехать в Москву, заняться сбором товаров для Нижегородской ярмарки. Эта милость была заслуженной, выстраданной.

На место Саввы в Баку приехал Медынцев. Видимо, это один из трех братьев Медынцевых, друзей Павла Михайловича Третьякова, собирателя картин.

Павел Михайлович особенно близко дружил с Алексеем Медынцевым, который имел свое торговое дело и каждый год работал на Нижегородской ярмарке и заодно распространял запрещенный герценовский «Колокол».

Медынцева, видимо, тоже спасали от ареста, но он недолго жил в Баку, тяжело заболел, вернулся в Москву и умер.

Восток для здоровья северян небезопасен. Его коварство испытал на себе и Савва Мамонтов.

Иван Федорович, целуя сына, расплакался.

— Вот оно, Савва, как детей-то своих ждать! — обнимал, утирал слезы, смеялся над собой: — Господи, сколько влаги накопилось.

Повел к иконам, перекрестился и сказал, не стыдясь торжественности тона:

— Был ты мне сын, а стал мне товарищ. Все наши купецкие тайны тебе передам, ибо ты, Савва, — наследник моему делу.

Закаспийское Торговое Товарищество доверило молодому Мамонтову ведать Московской конторой. И потому в Москве Савва трех дней не был, поспешил в Нижний Новгород закупать на ярмарке товары для персидских факторий.

Болезнь почувствовал неожиданно. Глядел с кручи у Кремлевской стены, как сливаются Ока с Волгой, и вдруг подкатила тоска под сердце — понял, что очень болен. Душа заметалась в панике, но головы не потерял. Передал дела младшему сотруднику и в тот же день уехал в Москву.

Доктор Топоров, осмотрев больного, потребовал собрать консилиум. Приговор хирурга Попова был суров: операция поясницы неизбежна.

Иван Федорович, не жалея никаких денег, пригласил знаменитого Иноземцева, тот диагноз подтвердил: «Псикас маиор», операцию, однако, отложил — организму нужен отдых.

— Какой отдых в русском холоде! Езжай, Савва, в Милан, — предложил Иван Федорович. — Хоть я обжегся один раз на Милане, но ты у меня пусть не старший сын и не младший, да наверняка самый умный… Главное, лечись, а от дела тоже не бегай. Приглядывайся, как Европа торгует. Будешь у Веденисова в Промышленной конторе, изучай шелковое производство. Шелком торговать — дело вечное.

Так зимой 1863 года Савва очутился в Милане.

Милан издавна был центром ломбардской торговли шелком-сырцом. Веденисов, предупрежденный Иваном Федоровичем, что Савве прежде всего нужно поправить здоровье, — работой нового сотрудника не загружал.

В Милане было чего смотреть, начиная от его четырнадцати ворот с беломраморной аркой Мира в честь Наполеона и кончая кафедральным собором, строительство которого закончилось в 1805 году, а началось в далеком Средневековье, в 1386 году. И как было не поклониться «Тайной вечере» великого Леонардо да Винчи в церкви Санта Мария делла Грация!

Савва исполнил благоговейное созерцание без позы и фальши. Сильное чувство он испытал и в Брере, перед полотнами того же Леонардо да Винчи, Рафаэля, художников ломбардской школы Луини, Болтрафио, Гауденцио, Феррари… Но Милан — это еще город Мельпомены! При двухстах семидесяти тысячах жителей в нем двенадцать театров, среди них несколько оперных и, разумеется, Делла Скала.

Савва снял просторную, но скромную квартиру во втором этаже на углу Корто.

— Восемнадцать снежных дней! — смеялся он, читая о суровости миланского климата.

Город утопал в цветах.

Работе Савва посвятил часы, а время отдал… учебе. Овладевал итальянским языком, без которого какая может быть торговля, и постановкой своего голоса. Голос в нем обнаружил Булахов, человек в русской музыке не последний!

Совсем иного мнения о качестве голоса русского были итальянские извозчики. Савва вспоминал в своих записках: «Два извозчика не выносили, когда приходил маэстро ставить мой голос, уезжали в другой переулок. Конечно, они не могли понять, что голос мой постепенно улучшался».