Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

заданию» должен вернуться сегодня же назад. Поясняю, что на заводе может быть холодно, а нет, то на полянке раскину шинель, чтобы понежиться на солнышке и погрызть сухарики на лоне природы. На мои слова они весело улыбнулись, а когда двинулась лошадь, молодая вдовушка крикнула вслед: «Да скорее возвращайтесь!» Я махнул ей рукой, что, мол, «конечно!» – но сам знал, что не вернусь назад уже никогда.

Еду и волнуюсь. Это моя последняя и решительная поездка. Сегодня я должен быть в Финляндии, или… дальше не хочу и думать. Я поставил свою жизнь на карту, это я знаю точно, потому я должен быть осторожным, энергичным, решительным.

Со мной какой-то попутчик. Он неразговорчив, я тоже. Завод виден издали. Навстречу идет двуколка. В ней цыганского типа молодой красноармеец. Проезжает и активно рассматривает меня, как нового и неведомого человека здешних пограничных мест. Я его не боюсь, так как у меня все документы в полной исправности.

Вот мостик через речку. Дорога сворачивает влево, на юго-запад. Возница говорит, что здесь мне надо слезать, и указал на завод. Я его сам давно вижу. Он – моя исходная точка в неизвестность…

Слез. Иду по дороге к заводу. Вошел в раскрытые ворота. Все разрушено, был, видимо, и пожар, и стоят только кирпичные стены, двор порос травой. Кругом ни души. Вижу пожарную вышку-каланчу. По винтовой лестнице быстро взбираюсь наверх и осматриваю кругом местность, стараясь глазами нащупать так желанную мне границу, но… насколько хватал глаз – кругом лес, пересеченная местность, не видно ни жилья, ни людей, никакого движения. Все – сплошное море леса. Боясь быть обнаруженным, сошел вниз и, пройдя на запад, скрылся в глухом лесу. С этого момента началась моя новая «одиссея» по лесным дебрям, в полной неопределенности и страхе.

Я заблудился. Встречи в лесу

Базируясь на солнце, я взял путь прямо на запад. 6 верст, думаю, пройду быстро. Вступив в лес, шагов через пятьдесят, почувствовал некоторую беспомощность. Стоят сплошные сосны. Меж ними заросли. Под ногами мягкий мох. Огибая сосны, кустарники, нахожу, что если мой путь будет продолжаться в таких зигзагах, то он удвоится. Через полчаса встречаю просеку. Свернул на нее, иду немного на север. Через час новая просека. По ней сворачиваю на запад. Просека упирается в речку и заканчивается. Иду вдоль речки. Через кусты вижу две спящие фигуры. Огибаю их украдкой и продолжаю свой путь.

Я иду и иду, базируясь на солнце, то есть иду, по-моему, на запад. Солнце уже свернуло с полудня, но по местности вижу, что нахожусь еще в России, так как не прошел никакого рубежа, определявшего государственную границу.

Слышу звуки топора. Останавливаюсь, прислушиваюсь. Иду дальше и вижу крестьян-карел, корчующих лес. Так хотелось подойти к ним и расспросить о местности. Но – обхожу их и иду дальше. Уже 5 часов вечера. Я в пути более 3 часов. Думаю, что прошел уже не менее 15 верст, но никакого намека на границу не вижу.

Начинает темнеть. Вот полянка и дорожка. Иду по ней и неожиданно наталкиваюсь на высокого, сухого старика с длинной седой бородой, в длинной холщовой рубахе до колен, в таких же портках, в лаптях. Кто он? Странник, лесной человек – не знаю. В руках посох-палка. Солнце уже заходит за горизонт. Скрываться от встречи было уже поздно. Да и надо выяснить – где же я нахожусь?

Старик, увидев меня, осклабился и низко поклонился. Это мне понравилось.

– Где Тулмозерский завод? – спрашиваю.

К моему удивлению, он показывает рукой не на восток, а на юг.

– Сколько до него верст?

– Восемнадцать, – отвечает.

Я его не понимаю. Если я прошел 18 верст, то я давно должен быть в Финляндии. И боюсь его спросить: «Чья это земля?» А он, старчески улыбаясь, по моей кожаной тужурке думая, что я партийный, говорит урывками фраз:

– Ты пойди в село… Там совет… Там можно переспать.

– Где село?.. чье?.. какой совет? – забросал его будто бы «спокойно» вопросами.

– Да там… две версты отсюда… наше крестьянское село и в крайнем доме совет… Внучка тебя проводит, – сказал и крикнул своей внучке-подростку, которая от меня спряталась в кустарнике.

– Ты карел, дедушка? – спрашиваю.

– Да карел, карел, – отвечает.

– А где финская граница?

– Там далеко, восемнадцать верст, – ответил он и показал рукой не туда, где садилось солнце, а по перпендикуляру к нему.

Только теперь я понял, какую совершил ошибку, идя на солнце. Я забыл, что на Крайнем Севере солнце заходит не на западе, а на севере. Поэтому от Тулмозерского завода я взял направление не на запад, а на север. Пройдя 18 верст, я еще дальше отодвинулся от финляндской границы.

Своим ответом старик буквально «убил меня». Мне показалось, что эта моя ошибка непоправима и я не доберусь до границы вновь без дорог, да еще с наступлением ночи. Но останавливаться было нельзя, а главное, нельзя допустить, чтобы обо мне узнали в селе. Надо уходить и уходить в лесную чащу как можно скорее. Я заговорил вновь о финской границе, но старик, сделав строгое лицо, говорит:

– Туда не ходи… Запрещено, там убивают.

Видимо, заключаю, случаи поимок были, как и убийств на границе. Но для меня иного исхода не было.

– Спасибо, дедушка, – говорю ему и, повернув прямо на запад, как указал он мне рукой путь к границе, двинулся туда.

Я вошел в новую и более густую чащу леса. Сознание, что мне предстоит пройти еще 18 верст, испугало. Пройду ли я их? Это ведь по прямой дороге 18 верст, а я должен пройти по лесу, зигзагами, встречая и препятствия.

Горькое сознание этого дало мне силу. И я, перекрестившись, двинулся. Заросли становились гуще и более дикие. Часа через два, уже с темнотой, уперся в речку. Она шумит, бурлит, но мелководна. По бережку, меж кустов, тянется тропинка. Я становлюсь на нее и иду вверх по течению. Дорожка извивается, потом уменьшается в своей «пробитости» и затем совершенно исчезает. Я в недоумении. Куда же идти? Я не хочу отрываться от речки, считая, что, идя по ней, я все же что-то найду – может быть, хату лесника или рыбака. Спускаюсь вниз и по бережку, по песку, по камням иду по ней. Речка, вернее ручеек, быстрая, но такая мелкая и витиеватая в своем течении, что приходилось пересекать ее, так как пологий берег часто переходил в обрывистый, на который не взобраться.

Я был счастлив тем, что попал в период