Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Вчера же, в субботу, Поля (наша прислуга) была в отделении Гвардейского общества на Каменноостровском и видела возле него на снегу много кровавых следов. По рассказам толпы, это околодочный убил какую-то женщину, которая громко выражала свое возмущение и требовала хлеба. Вероятно, она и ругнула околодочного при этом, если вообще все это происшествие справедливо и происходило так, как передавала Поля.

Конечно, как всегда, так было и на этот раз: хулиганье громило магазины и безобразничало, пользуясь моментом, но его полиция, конечно, не тронула, предоставив полную свободу его разгулу, а справедливое и при этом – безоружное возмущение голодного народа, не шедшее пока дальше слов, усмиряла шашками и выстрелами.

Сегодня через мосты в город никого без особой надобности не пропускают. Невский, говорят, запружен рабочими, и уж конечно долго длиться эта мирная демонстрация не может, взрыв должен последовать, так как, если находились отряды солдат и казаков, которые отказывались стрелять в своего брата, – найдутся и такие, которые приказ начальства исполнят не задумываясь, а тогда, конечно, кровь польется, и немало…

27 [февраля], понедельник. События развертываются. С утра сделалось известно, что Дума распущена306; дальше – что депутаты совещаются; где – я не могла узнать. Государственный совет собрался; Ольденбург заготовил горячую речь и с ней поехал в Мариинский дворец307.

На Литейном возле дома Мурузи308, на Кирочной, на Фурштатской – стрельба. Звонила к знакомым на Фурштатскую и узнала, что дома – одна несчастная девочка 14–15 лет. Мать с другими детьми ушла с утра к мужу на Моховую и не может оттуда попасть домой.

Достоверно, что четыре полка: л.-гв. Литовский, Волынский, Московский и чуть ли не Павловский – присоединились к народу; против них выставлен Семеновский и др., которые расстреливают… В Литейном районе – груды трупов.

Возвращаясь из Академии, видела с Биржевого моста огромное зарево в стороне Литейного моста. Думала, что горит Арсенал; говорят одни – что Суд, другие – что Кресты309.

Подходя к Большому [проспекту] Петербургской стороны, видела скопление народа здесь и конных солдат вдали, довольно большой отряд. Сейчас – 9 ч. вечера – стреляют; мне слышны залпы.

Казаки, говорят, тоже с народом.

Газеты второй день не выходят.

10 ч. вечера. Марфинька принесла известие, что образовалось временное правительство из Родзянки, Коновалова и др.; что рабочие выпускают из тюрьмы арестованных, что все военные Петербурга перешли на сторону восставших.

Первый час ночи. Собралась спать, подхожу к окошку раздвинуть штору и… – огромное зарево перед нашим домом… Людмила выскочила узнать, в чем дело. Оказалось, как я и предположила, что горит участок на Зелениной310. Минут через 15 началась стрельба. Возле наших окон остановился автомобиль, едва ли не блиндированный. Я страшно боялась, чтобы не начали стрелять по нашей улице… Это ужасно, видеть, как на твоих глазах расстреливают, и ты не в силах ничего предпринять против этого.

Слава Богу, проехал мимо. Да и стрельба на Зелениной скоро успокоилась.

28 [февраля], вторник. В 8 ч. утра вышла на Зеленину. Ходили толпы народа. Масса солдат, большей частью – с ружьями. Офицеров мало, и те – без оружия. Одному из них солдат из толпы отдал честь. Какая-то женщина с криком накинулась на него: «Еще и тут им честь отдавать! Они нас расстреливают», и т. д. Я попробовала заметить, что не все расстреливают – досталось и мне…

Мимо проехал автомобиль с солдатами и освобожденными политическими. Им кричали «ура»! В толпе говорили, что политическим и солдатам надо приносить еду, кто что может.

На углу Зелениной и Барочной прибито извещение Временного правительства, или Комитета, как он назван. Все вчерашние слухи подтвердились. Войска все на стороне народа; политические тюрьмы открыты, арсенал сдался, крепость – тоже311, и в ней устроен революционный штаб. Кроме Родзянки и Коновалова в Комитет вошли: Ржевский, Шульгин, Львов, Милюков, Чхеидзе и Керенский.

Поля наша пропадает целые дни на улице и все твердит, сияя: «Как антиресно, как антиресно!..» И сейчас ее не было. Когда она вернулась и дала нам чаю, я отправилась с ней вместе; я – в Академию, она – просто на улицу. На Геслеровском [проспекте]312 перед нами провели пойманного; как говорят – переодетого городового, но кто его знает, кто это был; может, и невинный попался. За весь день это было самое скверное впечатление.

На Малом [проспекте] проехал автомобиль, раздававший печатные известия и воззвания Временного комитета и революционных партий. Впереди сидел студент N. По Большому [проспекту] проезжает много автомобилей, то с Красным Крестом, то без него. В них – солдаты, студенты, иногда – офицеры и сестры милосердия. Но на каждом – непременно несколько солдат с ружьями наперевес и голыми шашками. Им кричат «ура».

Зашла к Пругавину и не застала его. Встретила его уже на Кронверкском возле Зверинской. Он нес несколько дел охранного отделения, спасенные им из огня, и был сильно возбужден313.

Подойдя к охранному, я увидела груды горящих дел и бумаг, выбрасываемых студентами из разбитых окон второго этажа. Костры огромные, и погублено множество.

В библиотеке Академии, куда я зашла по дороге, застала всех почти в сборе, за чаем. Только кончили пить, как подъехала подвода с библиотекой охранного отделения. Нашлись люди, которые догадались сделать это, и, кажется, инициатором был Бенешевич. Выгрузивши книги, подвода поехала обратно, а с ней – Срезневский314 с Бемом и Поповым спасать дела. Федор Иванович315 и я тоже захотели поехать с ними. Только подали нам подводу и мы на нее взобрались, как с противоположного берега началась пальба по нашему, не то из Адмиралтейства, не то из Зимнего дворца.

Я забежала вперед и не сказала, что перед тем, когда мы еще снимали книги с подводы, – с правой стороны от нас, то есть со стороны университета, показались толпы солдат с винтовками за плечами. В первом ряду несли красную ленту с надписью: «Да здравствует вторая русская революция». Толпа направлялась через Дворцовый мост к Зимнему дворцу и затем – к Государственной Думе. И вот, когда первые ряды кончали мост, а мимо нас все еще шли и шли огромные толпы, – именно толпы, а не построенные шеренги, без команды, без единого офицера, – по ним-то и открыли ружейный огонь. Наша лошадь взвилась на дыбы, мы едва успели соскочить, и она умчалась. Пальба длилась минут 10–15,