Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

Главы коалиционных держав не осуждали ни «белый террор» Бурбонов, ни бесчинства собственных войск, а иные поощряли и то и другое. Так, лидер тори[1893] и будущий глава правительства Англии Джордж Каннинг провозгласил: «Франция — наше завоевание, и мы хотим истощить её до такой степени, чтобы она сидела смирно не менее десяти лет»[1894].

А как вёл себя в той ситуации Александр I? Он прибыл в Париж 10 июля и поселился в Елисейском дворце (кстати, названном так по имени герцогини Элизе Бурбон, которая получила дворец в подарок от Людовика XVI). Здесь «спустя полчаса» его навестил Людовик XVIII, чтобы получить от царя подтверждение незыблемости своих королевских прав[1895]. И получил.

В Париже Александр пробыл до конца сентября, будучи всё время на виду, но не вмешиваясь в политику Бурбонов. Даже когда лютовал «белый» террор, царь отклонял все просьбы о вмешательстве, а русских офицеров, осудивших карательную прыть Бурбонов (в том числе будущего декабриста М.С. Лунина) выслал из Парижа[1896], ещё одному будущему декабристу — кн. С.Г. Волконскому — выразил за то же своё «негодование»[1897]. Барон А.А. Жомини, генерал-адъютант Александра I и уже в то время европейски знаменитый военный историк, «осмелился прислать государю в запечатанном конверте оправдание маршала Нея, но Александр прогневался и велел передать генералу Жомини, что «доколе он находится в службе Его Величества, то не должен заниматься никакими посторонними делами, не принадлежащими к сей службе». Вместе с тем возвращено ему было и оправдание Нея»[1898].

К самому Наполеону Александр тоже больше не проявлял великодушия, из-за которого в 1814 г. «подарил» ему остров Эльбу. Очевидно, царь был задет тем, что Наполеон не удовольствовался столь щедрым «даром» и не остался жить на острове «смирно». Но его интерес к Наполеону не ослабел. Александр вновь, как и в 1814 г., посещал места, связанные с жизнью Наполеона, даже кормил из своих рук в пруду Фонтенбло пару лебедей, которых, как рассказывали царю, любил Наполеон[1899]. В один из таких дней Александру доложили, что Наполеон отдал себя в руки англичан, а те отправили его в изгнание на остров Святой Елены.

С каждым днём в августе — сентябре 1815 г. ультрароялисты крепили свои позиции при королевском дворе и, не довольствуясь репрессиями против бонапартистов и разных прочих инакомыслящих, очередной мишенью избрали… правительство в лице двух его главарей — Талейрана и Фуше. Начали они, естественно, с министра полиции как «цареубийцы». «Все члены королевской фамилии требовали от Людовика XVIII, чтобы теперь, когда его власть упрочилась, он с позором изгнал из Тюильри убийцу своего брата»[1900]. 15 сентября Людовик уволил Фуше с министерского поста и отправил в Дрезден, посланником при захудалом Саксонском дворе.

Талейран продержался в качестве главы кабинета и министра иностранных дел лишь на 10 дней дольше Фуше. Король сместил его с обоих постов 25 сентября не только под давлением своих радикальных сторонников, но и с учётом позиции Александра I. Тот не мог простить Талейрану ни его антироссийских интриг на Венском конгрессе, ни (и это главное) январского 1814 г. договора Англии, Австрии и Франции против России и Пруссии. Царь прямо заявил Людовику XVIII, что ему «нечего ждать от петербургского кабинета, пока Талейран остаётся во главе кабинета Тюильрийского»[1901]. Но тут же, щадя «святость королевских прав» Людовика, Александр предложил такую кандидатуру на пост премьер-министра Франции, которую можно было считать в полном смысле этих слов российско-французской, — герцога Армана Эмманюэля Ришелье (правнучатого племянника знаменитого кардинала А.Ж. Ришелье). Французский роялист-эмигрант и видный российский чиновник, генерал-губернатор Новороссии, Ришелье равно устраивал на месте главы правительства Франции и Людовика XVIII, и Александра I. Только обделённый властью Талейран язвил: «Хороший выбор, конечно: француз, знающий Крым лучше Франции»[1902].

Именно Ришелье довелось подписать 20 ноября 1815 г. в Париже тягчайший для Франции мирный договор с державами седьмой коалиции[1903]. Теперь Франция была сведена к границам не 1792 г., как предусматривал Парижский договор от 30 мая 1814 г., а 1790, т.е. с утратой таких стратегически важных районов, как Савойя, Филиппвиль, Мариенбург, Саарлуи. Территория Франции оккупировалась на срок до 5 лет 150-тысячной армией интервентов, которую надлежало содержать за счёт французской казны. Кроме того, с Франции взыскивалась контрибуция в 700 млн франков.

Этот мирный договор серьёзно ослаблял Францию, а вот позиции Бурбонов во Франции гарантированно (как могло тогда показаться) упрочились в связи с подписанием в Париже ещё 26 сентября акта феодальных монархов (Александра I, Франца I, Фридриха-Вильгельма III) о создании Священного союза. То был союз монархов против народов. На словах монархи обязались «побуждать своих подданных к исполнению обязанностей, в которые наставил человеков Бог-Спаситель», и «во всяком случае, и во всяком месте подавать друг другу помощь»[1904]. На деле, как показали все конгрессы Священного союза, столь гуманная фразеология прикрывала сугубо карательную цель: сообща давить «во всяком месте» Европы «всякий случай» сопротивления новым (точнее, восстановленным старым, феодальным) режимам. Как подметил Е.В. Тарле, Священный союз был нацелен «против новой возможности антифеодальной революции»[1905].

Под крылом Священного союза Бурбоны (как, впрочем, и все феодальные монархи) чувствовали себя все увереннее и вольготнее. 22 августа в условиях «белого» террора и под давлением оккупационных войск прошли выборы новой Палаты депутатов. Состав её так приглянулся Людовику XVIII, что он назвал её «бесподобной» (Chambre introuvable): из 388 избранных членов 235 были крупными помещиками из старой дворянской, почти исключительно эмигрантской знати. Настроенные ультрароялистски, они чванились тем, что представляют собой «более последовательных монархистов, чем сам король», и не скрывали своего намерения восстановить все былые привилегии старого, феодального дворянства и духовенства[1906].

Продолжался и террор. 7 января 1816 г. «бесподобная» палата приняла закон под издевательским названием «Об амнистии», по которому все «цареубийцы», почему-либо не включённые в проскрипционные списки Фуше, подлежали незамедлительному изгнанию из Франции. В новый список попали и Камбасерес, и Сьейес (второй и третий консулы 1799 г.), и сам Фуше[1907]. Бывший министр, а теперь посол, находившийся в Дрездене, был лишён всех должностей, чинов и права вернуться в каком бы то ни было качестве на родину. Он и умер в изгнании, в Триесте, униженно испросив себе австрийское подданство, умер на четыре месяца раньше Наполеона. Так оплошно закруглил свой жизненный путь этот политический оборотень, о котором говорили (выходит, зря?), что он «раньше всех подмечал