Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

не знаю. С самого начала своего замысла бежать за границу я твердо решил никому об этом не говорить, а получив подложный документ, так же решил твердо не признаваться, кто я в действительности.

– Нет, Вы ошиблись, – отвечаю.

– Да как же?.. Я Вас отлично знаю. Вы поднимали восстание в Кавказской в 18-м году и с конным отрядом прибыли в станицу Казанскую, а мы, тифличане, целою сотнею прибежали к вам с полковником Карягиным – помните? И я там был в своей сотне. Я хорунжий Саморядов. После восстания Вашего папу расстреляли красные. Потом я был у вас в Кавказской. Ваш дом на Красной улице. У Вас две или три сестренки. И два брата-офицера. А когда Вы командовали нашей 2-й дивизией, с Вами была одна Ваша сестренка, забыл, как ее имя. Она была в черкеске, с бритою головою, как говорили, после тифа. Всегда была с Вами впереди казаков, и все мы считали, что это Ваш младший братишка! – рассказал подробно этот хорунжий Саморядов, которого и я теперь узнал.

– Ваши предположения для меня очень странны, – отвечаю ему, а сам не знаю, хорошо ли я делаю или плохо.

И хорошо ли это выходит у меня, «незаметно» или очень искусственно? Одно я знал – кто бы они ни были, но свое подлинное имя я должен скрыть, так как по русской неосторожности, возможно от радости, они могли проговориться кому-то, что «здесь полковник Елисеев… он бежит в Финляндию». А власть, узнав, заставить указать – кто это полковник Елисеев?.. где он?.. И они, под страхом наказания, выдадут.

– А я хорунжий Сосновский. Наша 5-я Кубанская батарея была в вашей дивизии, – вдруг вторит высокий блондин с девичьим лицом. – И я Вас отлично знаю, господин полковник.

– Я с Урала, и то, что вы говорите, для меня все непонятное и чуждое, – отвечаю им и боюсь, что они встанут и скажут мне: «Да бросьте, господин полковник, отнекиваться… и не бойтесь!.. Расскажите – как Вы здесь?»

И тогда, может быть под влиянием чувств таких дорогих мне своих офицеров, мог и признаться. Но я сдержался. Все замолчали. Что они думали, не знаю, но после короткого молчания хорунжий Саморядов уже тихим голосом говорит:

– Интересно, где теперь генерал Морозов, что сдал нас?.. Говорят, что они (красные) его расстреляли. С ним сослали очень много полковников, и никто не знает – где они?

Эти слова Саморядова подкупили меня. Если бы в этот момент они вновь обратились ко мне, я, кажется, не выдержал бы и признался. И рассказал бы, что красные никого не расстреляли из группы Морозова, все живы, все на Урале, а генерал Морозов в Москве, в Академии Генерального штаба читает лекции.

Саморядов сказал это так искренне-жалостно, сочувствуя всем нам и болея за нас, что не могло быть сомнения – они оберегли бы меня и здесь. Но я боялся студента. А потом… потом голос рассудка твердил мне – продолжать скрывать себя до конца.

– Ну, позвольте откланяться, мне нужно идти, – говорю им и умышленно начинаю прощаться со всеми за руку.

Все встали. Прощаясь, Саморядов и Сосновский глубоко посмотрели в мои глаза, как бы говоря: «Ну, признайтесь, господин полковник… порадуйте нас!»

Посмотрел и я глубоко в их глаза. И не признался. Спокойным шагом иду через широкий двор, не оглядываясь, зная, что они через окна смотрят мне вслед. Выхожу на улицу, иду тихо до первого угла, а потом, тяжело передохнув и как бы сбросив всю тяжесть пережитых минут, зашагал крупно, не оглядываясь, к себе в гостиницу.

Новый риск. Встреча с офицером-станичником

Утром следующего дня, в понедельник, иду в «совнархоз» Олонецкой губернии попытаться получить «открытый лист» до Олонецка на право пользования почтовым трактом. Надо было запастись такими документами, по которым я направлялся в определенный пункт. Главное – ближе к финской границе. И может быть, там я смогу увидеть карту губернии, чтобы знать – где же проходит государственная граница?

Меня принимает председатель – приятный, интеллигентный блондин 30–35 лет, одетый в приличный костюм. Представляюсь, показываю свои документы и, как командированный с научной целью студент, прошу выдать мне открытый лист на почтовые прогоны до Олонецка, до коего чуть свыше 100 верст. Он куда-то звонит, приходит писарь, ему передается распоряжение, меня просит подождать здесь.

Я увидел карту, исследовал границу по ней и избрал путь на Тулмозерский завод, который стоял от границы в 6 верстах. Получив документ, спустился вниз.

Цель моего побега за границу была пробраться в Русскую Армию генерала Врангеля и продолжать вооруженную борьбу против красных для освобождения своего Отечества. Думалось тогда, что с весной Белая армия где-то высадится и перейдет в новое наступление. Я имел при себе черкеску, бешмет (подарок генерала Хоранова), папаху, бриджи на очкуре, пояс, но никакого оружия. Я не отдавал себе отчета, какому подвергался риску – по документу студента из Екатеринбурга иметь при себе полный костюм кубанского казака. Но теперь, когда я должен совершить свой путь пешком, по лесам, понял, что в случае ареста и обыска эти вещи выдадут меня «с головой». Куда же их деть? Оставить в гостинице невозможно. Бросить в Онежское озеро еще опаснее. И я решил переслать их семье на Кубань через ссыльную казачку-вдову, мать студента.

Запаковав в мешочек, написав адрес, иду вторично в комендантское управление, зная, что в рабочий день вчерашних гостей-кубанцев не будет.

Казачка стирала белье чинам комендатуры. Во дворе никого. Увидев меня, быстро бросила стирку, на ходу вытерла руки о фартук и, обращаясь ко мне, так ласково, нежно произнесла с материнской улыбкой своих голубых глаз несколько слов:

– Йдыть в хату… там Вам пысьмо йе.

«Письмо мне?.. От кого же оно могло быть в такой дали от Кубани?» – думаю.

Вошли в хату, и она, чтобы не замочить это письмо своими еще влажными пальцами, держа его за уголок, передает и произносит, мягко улыбаясь, смотря мне в глаза:

– Нат-тэ тикы шо Вы ушлы, як прийшов вин йому розсказалы про Вас… вин жалив шо нызастав Вас и напысав цэ просыв пэрэдать як Вы прыйдэтэ.

Не только безо всякой радости, но и с опаской беру письмо без адреса, вскрываю и читаю: «Дорогой Федя. Я задержался вчера и не застал тебя. Но тебя опознали. Не бойся. То наши люди, Кубанские казаки, хорунжие Саморядов и Сосновский. Я так жалел, что опоздал. Они не сомневаются, что это ты. И если это так, то обязательно зайди