Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

Маршан, дворецкий Ф. Киприани, конюшие Ашиль и Жозеф Аршамбо и др. — почти все они (11 из 12!) были с императором на Эльбе. «Новеньким» был лишь повар Лепаж, ранее служивший Жозефу Бонапарту.

Поскольку «Беллерофон» был признан недостаточно мощным и технически исправным для рейса на остров Святой Елены за 4400 миль (8150 км)[1848] от Англии, французские изгнанники ждали в Плимуте, когда придёт за ними более надёжный, 74-пушечный военный корабль «Нортумберленд» под флагом контр-адмирала Джорджа Кокбэрна. Корабль пришёл 6 августа. В тот же день оба адмирала — Кокбэрн и Кейт — поднялись на «Беллерофон» и вручили Наполеону инструкцию британского Кабинета министров, в которой предписывалось «обыскать все вещи, находящиеся у генерала Буонапарте», с изъятием «всех видов оружия». «Все письма, которые будут адресоваться генералу, а также членам его свиты, — гласила далее инструкция, — сначала будут вручаться адмиралу или губернатору, которые прочитают их перед тем, как сдать адресату; это же правило распространяется и на письма, написанные генералом и членами его свиты». Заключительный «перл» инструкции звучал ханжески: «Генерал должен знать, что губернатор и адмирал получили определённые указания адресовать правительству Его Величества любую просьбу или жалобу от генерала. Ничто в этом случае не станет препятствием для подобной акции генерала, но лист бумаги, на котором будут изложены его просьбы и жалобы, должен оставаться не запечатанным в конверте с тем, чтобы можно было добавить любые замечания адмирала и губернатора, которые они сочтут необходимыми»[1849].

После обыска английские ищейки предложили Маршану взять расписку для «генерала Буонапарте» с описью его вещей, но Маршан, шокированный тем, как они называют его императора, заявил, что не может принять такую расписку, не согласовав её с гофмаршалом. Бертран, однако, успокоил его: «Пусть они называют его, как хотят; они же не могут помешать ему быть тем, кем он является. Возьми то, что они вручают тебе»[1850].

Когда же адмирал Кейт вместе с адмиралом Кокбэрном пришёл в каюту к Наполеону и вежливо потребовал: «Англия просит вашу шпагу!», «выражение лица императора, — по воспоминаниям очевидца, — стало просто страшным; положив ладонь на рукоятку своей шпаги, он, казалось, всем своим видом бросал вызов любому, кто попытается отнять её у него. Оба английских адмирала, честно исполнявшие приказ, противоречивший по своему духу их характеру, почтительно отсалютовали императору, покидая его каюту. Шпага Аустерлица осталась при нём». Сохранили свои шпаги и все четыре генерала императорской свиты: «англичане взяли только огнестрельное оружие»[1851].

8 августа 1815 г. «Нортумберленд» в сопровождении целой эскадры из четырёх военных (с войсками) и трёх транспортных судов отправился в долгий путь с южного побережья Англии к югу Африки. Перед отплытием Наполеон тепло простился с генералами Савари и Лаллеманом — все трое были в слезах, понимая, что расстаются навсегда. Следующим утром вся армада английских судов, занятая депортацией одного человека, вышла в океан, обогнув выгнутый на северо-запад берег Франции. Маршан на всю жизнь запомнил, как долго и отрешённо, в стороне ото всех, стоял на палубе император-изгнанник: сняв шляпу, он с каким-то ностальгическим трепетом вглядывался в очертания французского побережья и негромко, как бы про себя (но так, что Маршан, державшийся поблизости, услышал), произнёс: «Прощай, страна храбрецов! Прощай, Франция! Прощай!..»[1852] Теперь он знал — навсегда.

Командиром «Нортумберленда» был шурин адмирала Кокбэрна капитан Чарльз Росс, но Кокбэрн возглавлял не только эскадру английских кораблей в пути до острова Святой Елены. Он, согласно инструкции кабинета министров Англии, должен был возглавить администрацию (и военную, и гражданскую) на самом острове до прибытия туда генерал-лейтенанта Хадсона Лоу, который был назначен губернатором острова 1 августа, но пока задерживался в Лондоне, оформляя своё назначение. С Наполеоном капитан Росс, все английские офицеры и сам адмирал Кокбэрн держались, по свидетельству Маршана, «весьма любезно: если адмирал выходил на палубу, где уже находился император, то обычно спешил к нему и предлагал свою руку, которую император всегда принимал»[1853]. На обеды Кокбэрн приглашал Наполеона в офицерскую кают-компанию, где императору отводилось за столом почётное место.

Кстати, на первом же из таких обедов случился показательный инцидент с оттенком мелодрамы: из-за того, что Наполеон привык не задерживаться за обеденным столом, а Кокбэрн не знал об этой его привычке. Цитирую Андре Кастело: «Наполеон, которому надоело ждать, пока его обслужат, выпил чашку кофе и покинул столовую, оставив в полном недоумении своих английских сотрапезников, привыкших расслабиться и поболтать за столом, передавая друг другу традиционную флягу с крепким портвейном. Поэтому адмирал взбрыкнул.

— Кажется, генерал не читал лорда Честерфильда! — громко сказал он.

Филипп Честерфильд был автором книги по этикету, которая высоко ценилась в Англии.

1. Не забывайте, месье адмирал, — резко ответил ему Бертран, — что вы имеете дело с человеком, который был господином мира, и короли почитали за честь быть приглашёнными к его столу!

2. Да, вы правы, — вынужден был согласиться Кокбэрн»[1854].

Главным занятием императора на корабле в течение всего более чем двухмесячного «пути в преисподнюю» было чтение. Он собирался было взять с собой из Парижа 10 тыс. томов, но смог увезти только 588, и лишь позднее, уже на острове, за счёт «личных присылок» довёл каталог своей «тюремной» библиотеки до 1814 единиц[1855]. Иногда он отвлекался от книг на игру в шахматы, занимался и карточной игрой, в которой, как запомнилось Маршану, «всегда проигрывал». Тогда же, в пути, он начал диктовать Лас-Казу свои воспоминания и старательно брал у него уроки английского языка. На палубу выходил ежедневно, с 15 или 16 часов — после обеда, и любил оставаться там один, без свиты, хотя избежать недрёманого ока Маршана, всегда и везде дежурившего немного поодаль, не мог, а может быть, и не хотел.

Увидеть на палубах корабля Наполеону и людям из его свиты довелось многое, включая и то, что даже не укладывалось в их сознании как бесчеловечный рецидив средневековья. То были телесные наказания моряков. Их пороли плетьми за нарушение дисциплины — пороли на открытой палубе в присутствии команды корабля и пассажиров, так пороли, что один из недавно исхлестанных и вновь провинившихся матросов не вынес боли и страха перед ожидавшей его поркой и выбросился в море; спасти его не удалось. «Я присутствовал на одном таком наказании, — вспоминал Маршан. — я не представлял себе, что эта порка может быть такой варварской, и не мог понять, почему люди готовы терпеть подобное наказание. Мне думалось, что в