Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

полудня, я слышала дыхание, хрипы задыхающихся людей». Какое-то время она занималась делами, мыла полы, готовила обед, стирала белье, не решаясь постучать в дверь спальни, пока наконец не позвала на помощь садовника.

Около 16.00 Антонио принесет инструменты, собираясь срывать замок, как вдруг выяснится, что дверь даже не заперта. И в ту секунду в дверном проеме оказались два испуганных человека, неграмотных, не знавших ни слова по-немецки, как, впрочем, и произведений того, на кого они работали. Именно они первыми обнаружили в объятиях смерти волшебника немецкого языка, кумира миллионов читателей, писателя Стефана Цвейга.

«С ранней юности преследует его эта мысль о добровольной смерти, и так же, как еще в отрочестве он составил план жизни, так заранее приготовил он и план смерти – эта мысль усиливается в нем всякий раз в часы бессилия; томной скалой вздымается она в его душе, когда убывает прилив страстей и пенящийся поток надежд. <…> Желанна для него только та женщина, которая согласится с ним умереть, женщина, охваченная этим до предела гиперболизированным чувством, и “ее могилу он предпочтет постели всех королев мира” (так восклицает он в предсмертном ликовании). <…> Эта страсть к совместной смерти остается непонятной для друзей и для женщин, как все его преувеличения. Тщетны его настояния, тщетны мольбы: он не находит себе спутника в бездну – все они с испугом и недоумением отвергают безумное предложение. Наконец – в тот час, когда его душа переполнилась горечью и отвращением, когда мрак сердца затмил его взор и чувство, – он встречает женщину, почти чужую, которая благодарна ему за это странное приглашение. Она больна, приговорена к смерти, ее тело так же поражено раком, как его душа – отвращением к жизни; неспособная к смелому решению, но тотчас заразившаяся его экстазом, погибающая позволяет увлечь себя в пропасть»{428}.

Поразительно, что двойное самоубийство несчастного затравленного «зверя» фон Клейста и его доведенной до экстаза нелюбимой им загнанной женщины Цвейг опишет еще в 1925 году: «Фантастическая брачная ночь нелюбимого с нелюбимой… Вероятно, он никогда не знал ее как женщину, – но он обручился с ней под другой звездой, под другим знаком, в святом таинстве смерти. Слишком незначительная, слишком мягкая, слишком слабая для него в жизни, она прекрасна как союзница в смерти, ибо над его последними часами она волшебно зажигает обманчивую зарю общения и любви. Он сам предложил себя; ей только оставалось взять его, – он был ей предназначен и уготован».

Поэт Клейст и писатель Цвейг с разницей почти в полтора века в буквальном смысле «предложили себя» первым встречным, случайным в их трагических судьбах женщинам, дабы они, Генриетта и Шарлотта, покорно последовали за ними и не смогли переубедить, отказать любимым в их последнем свидании.

* * *

Горничная позвонила госпоже Банфилд, и уже она вызывала службу полиции и медицинских экспертов. «Самоубийство в результате попадания токсичного вещества», – запишет в заключении доктор Марио М. Пинейро. Полный текст описания свидетельства о смерти звучал так: «Стефан Цвейг. Мужчина. Белый. Писатель. Родители: законные, женат. Дата смерти – 23 февраля. Время – 12.30. Причина: Самоубийство в результате попадания токсичного вещества. Врач, засвидетельствовавший смерть, – Марио М. Пинейро».

Все признаки указывали на то, что Лотта приняла большую дозу веронала после супруга, ведь когда их нашли, ее тело оставалось еще теплым. Независимое расследование полиции привело к тем же выводам, что и заключили врачи, – самоубийство. Постепенно все пространство дома и сада заполнили люди, журналисты, друзья, коллеги покойного, крутился под ногами и вертлявый Плуки. Было сделано несколько снимков лежащей в объятиях пары, фотографий, которые на следующий день облетели первые полосы мировых газет. Скульптор Монтейро (Anibal Monteiro) снимет посмертную маску.

Оглядываясь по сторонам, Коган первым обратил внимание присутствующих на листочек, приколотый к стене. Это были отрывки из стансов Камоэнса, переводы с португальского на немецкий, где ниже Цвейг приписал: «О горе! Сколько богатства и нищеты в мире! Как близка смерть в тысячах воплощений! Сколько на земле войн! И лишь одной щелочки было бы достаточно человеку, чтобы прожить свою жизнь мирно».

В корзине для бумаг полицейские обнаружили разорванные в клочья газетные статьи с описанием насилий, творимых над евреями, и о том, что Цвейг был признан нацистами «самым опасным еврейским интеллектуалом». Одним из первых, кто приехал в Петрополис на место трагедии, стал Клаудио де Соуза. Именно он позвонил начальнику штаба президентского дворца генералу Пинто, чтобы немедленно сообщить о случившемся президенту Варгасу.

Власти города устроили писателю такие похороны, каких до того момента не удостаивался ни один иностранец, умерший в Бразилии. Его гроб по улицам несли дипломаты, издатели, даже мэр города, коллеги и друзья, писатели и журналисты. Проститься пришло все иудейское духовенство. В этот день, 24 февраля, в Петрополисе закрыли все магазины и социальные учреждения, чтобы каждый смог прийти и проститься с великим человеком. С самого утра два гроба (крышку на гробе Шарлотты не открывали, ее труп разлагался на глазах) выставят в вестибюле главной городской школы имени Педро II. Дети и взрослые, бедные и обеспеченные, здоровые и больные, верующие и атеисты, темнокожие и белые, школьники, студенты, учителя, писатели и неграмотные – все смогли прийти и поплакать, помолчать у его холодного изголовья.

В этот печальный день 24 февраля на католическом кладбище Петрополиса в окружении скорбящих, пока главный раввин Рио-де-Жанейро Генрик Лемле произносил молитву, могильщики предавали земле два уставших от жизни тела. Когда деревянные узкие крышки навсегда скрылись под горстями земли, вдруг неожиданно начался дождь. И убеленные сединами старцы, стоящие поодаль от процессии, увидели в этом благостный знак. Они первыми поняли, что в тот горький час плакали не только живые, но и мертвые.

В тот день на кладбище рыдала и Габриэла Мистраль. С покойным она познакомилась во время его второй поездки в Аргентину в сентябре 1940 года, когда в одной с ней компании Стефану Цвейгу был представлен поэт и журналист Эдуардо Мальеа. Когда Мистраль, уже будучи чилийским консулом в Бразилии, приезжала в Петрополис, их дружба значительно окрепла. Известно, что в Петрополисе Стефан и Лотта навещали поэтессу в ее доме и сама Габриэла приходила к ним со своим племянником Хуаном Мигелем на чашечку сладкого кофе. Жуткую новость ей сообщил по телефону друг и дипломат Доменико Брага. Она немедленно отправилась к месту трагедии и, зайдя в дом, успела увидеть пару на кровати. После похорон и поминок Габриэла собралась с силами и написала статью, отправив ее в Буэнос-Айрес Эдуардо Мальеа. Впервые она появится в печати 3 марта 1942 года в аргентинской газете «La Naciо́n»{429}.

Перед тем как вы