Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

Вторник.

Жукова Таня вчера разговаривала по телефону с Любимовым. И сегодня собрание — выборы худсовета театра, итоги гастролей в Польшу, разное. Вот это «разное» — самое опасное. В нем может содержаться и такое выступление: — Анатолий Васильевич! А не пора ли Вам самому покинуть наше заведение, пока мы Вас не попросили об этом!!! Запросто!

Среда, мой день. Кинешма.

Фарада. Да выпускать такие спектакли («На дне», «Мизантроп») с подготовленной прессой… А чего сдавать по семь раз, «Мизантропа», что ли?

Эфрос. Семен… какой негодяй, оказывается, я ведь не разобрал, не расслышал, что он сказал, — я бы раскричался.

Что-то говорила Габец. — А что она говорила, Вань?

— Да не то важно, что она говорила, а то важно, что она говорила!!

Последняя степень возмущения Ванькиного.

Дупак. Да, Юрий Петрович приезжает, да, он написал Алле письмо, что хочет вернуться и именно в старый театр, да, вчера Жукова говорила с ним по телефону и пр.

Зачем? Что за бестактность, и откуда такая уверенность, и для чего это на собрании, где решаются совсем другие вопросы, вносить тему, которая весь гадюшник взрадовала, и они стали смело плевать опять в лицо Эфросу… Как жалко, что мы их затащили в свое время, когда Любимов хотел уволить их, именно тех, кто не играл, играть не будет, а живет только склоками и шипением, поливая все дерьмом: и Любимова, и Эфроса, и пр. Одни и те же люди. Я предлагал Дупаку вывесить старые любимовские списки, предложенные им худсовету для голосования на увольнение… И сам же потом всех оставил почти и нас корил потом. «Вы же своих товарищей первые повычеркивали…»

Они боятся эксперимента, потому что первое (оно, может быть, и завуалированное) условие — это сокращение штатов, таким образом — расширение фондов заработной платы для тех, кто работает, вот и вся причина… А все остальное — лишь бы побазарить и излить грязь на Эфроса, который к ним не имел и не имеет никакого отношения.

Фарада. Чем он на меня обижен? За что? За «Мизантропа», что ли? Почему он со мной здоровается через губу, когда мы всегда весело общались и разговаривали?

Что это? Эфрос говорит — он болен, но по-видимому, это Машкина версия, чтоб к нему не шибко относились всерьез, она и за себя боится, а с Сеней не в порядке, это ясно.

Пятница.

Теперь вот и вашингтонское радио, говорят, сообщило, что Любимов возвращается. Дела, дела…

Господи! Спаси и помилуй нас, грешных, дай закончить мне этот год достойно, а это значит всего лишь — дай сил и вдохновения на сегодняшний спектакль.

Сегодня не состоялись выборы в худсовет, не было таких, как Демидова, Золотухин, а они должны быть в худсовете.

Ольге Михайловне цветы преподнес и записочку… — От тебя? Да ты что? Я ведь не смогу играть!!

Помоги нам, Господи, сыграть сегодня, плачу и рыдаю. И ужасно боюсь приезда Любимова — посмотрит и скажет: «В кого же вы превратились?» А в кого мы превратились? Черт его знает. Не надо было уезжать. Вот и не превратились бы…

Суббота.

Так работаешь, работаешь, а уважаемый человек Шифферс с английской дамой говорит, что «Мизантроп» — это туфта, мыльный пузырь, действие ни про что, и «если бы не мое нежное отношение к тебе, я бы ушел после 10-минутного наблюдения.» Очень ругали Яковлеву — он просто слепой и глухой. При чем тут мальчик в ковбойке, кувыркающийся в антракте и пр. В общем, разбили, разгромили и пр.

Любимов в заявлении и письме к Горбачеву одобрил политику Генсека в отношении эмиграции, А Д. Сахарова и пр. Сказал, что ему звонила актриса из его театра с предложением пойти в посольство и написать бумагу с просьбой. Он знает о письме учеников-артистов и что к нему отнеслись положительно… Он хотел бы, чтобы те артисты, что ушли из театра, нашли возможность соединиться и начать восстанавливать спектакль «Вл. Высоцкий» и пр.

Шифферс сказал: «Не волнуйся, Валерий, когда Любимова пригласят и предложат занять свой трон, Эфроса уже уберут и пр.»

А мне все это довольно омерзительно.

Год «Мизантропа»! Он заканчивается, а его, может быть, не было, и радость моя и гордость были напрасны?! Неужели все врали, и только Шифферс прав?!

1987

Понедельник.

С НОВЫМ ГОДОМ!

С чего начнем: с покаяния, с просьб, молитв?! Да, наверное, с этого, иначе положение безвыходное — сегодня «Мизантроп». И, Господи, дай силы и хорошего настроения. Мои любимые в Рузе.

А в общем — хреновина, думал, без них отдохну, нет, только тоска грызет, и больше ни хрена. Но падать духом и в этом году не надо.

Яковлева подарила мне джентльменский набор для писания любовных записок, и я уж ей и написал.

Господи! Как хочется немного счастья! Помоги мне сыграть хорошо, с чувством неподдельным, живым и искренним.

Вторник.

А «Мизантроп» был вчера неплохой, совсем неплохой.

Попал в полосу дикой занятости. Много спектаклей, много концертов. А в общем, прошла бы Франция. Туда обязательно приедет Любимов. Сам не придет, позовет Аллу, Жукову и еще кого-нибудь. Может бьггь, меня. Вчера в Париже отслужили панихиду по Тарковскому На похоронах был посол и венок от союза кинематографистов.

Четверг.

Ну и что? Чем я живу, чем занимаюсь? Вот прочитал замечательный до слез сценарий и рад, что такое бывает. А вчера играл «Дом» хорошо, раскованно, солидно, и Сережа с Леной сказали, что это куда лучше, чем тогда, и спектакль намного вырос. И еще… написал какое-то слово к дневникам О. Ш., и мне Люба-редактор сказала: «Как здорово и как я счастлива». — А значит это всё, что я живу хорошо, но почему-то плачу. Оттого, наверно, что редко так живу. Вот не звонит Тамарка, а я ее люблю.

Эфрос, Дупак, Глаголин ходили вчера по вызову в ЦК, и им была сказана всего одна, всеобъемлющая, обнимающая все необъятные слухи фраза:

«Возвращение Ю. П. в его собственных руках. На сегодняшний день от него не получено никакого официального заявления!» Имеется в виду бумажное. Все телефонные звонки в посольство, интервью в расчет не берутся. Нужна бумага с его просьбой… Просьбой о чем? Вернуть ему гражданство? А кто и на каком основании у него его отбирал? И т. д и т. п., и пошла писать губерния дальше.

Опять новость. Вчера Жукова снова дозвонилась до Любимова, и он сказал, что заявление напишет на имя Громыко. Но опять я боюсь, что он такого там напишет!!

Пятница.

Дорогой Анатолий Васильевич!