Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

Расставание с Иркутском далось М. К. нелегко; ему пришлось оставить мать и сестру, близких друзей и сослуживцев, учеников и воспитанников, наконец, родной город, который был ему бесконечно дорог.

Но и в период отъезда, и позже, ясно сознавая, что расставание с Иркутском стало необходимым, М. К. испытывал ностальгическую тоску. Ему не хотелось покидать Сибирь. «Скучаю я уже без Сибири, – признавался он в письме к А. А. Богдановой 31 июля 1930 г., – в особенности, как подумаю, что, б<ыть> м<ожет>, оторван от нее надолго»[49].

«…Сердце мое ведь все-таки еще в Иркутске», – напишет он Алексееву 26 июня 1932 г., повторив затем восклицание из повести Николая Полевого: «Могу ли забыть тебя, о Сибирь!»[50]

А в августе 1932 г. (письмо датируется по почтовому штемпелю), на фоне реорганизации советских вузов (в том числе ИРГОСУНа[51]), М. К. писал Михаилу Павловичу, также помышлявшему об отъезде:

Считаю, что предложения, которые делаются Вам, блестящи. Я бы сам с удовольствием на таких условиях вернулся в Иркутск: получать круглый год там жалованье, а жить всего три месяца, – остальное же время в Ленинграде. Да делать мне нечего теперь в ВУЗ’е[52]. А работать в ВУЗ’ах в этом году будет куда приятней, чем накануне. Не советую Вам бросать академической-преподавательской работы. И, вообще, теперь, мы с Вами снова в цене поднялись. Я бы очень хотел побывать сейчас в Иркутске: посмотреть на тамошние настроения.

Это признание М. К. – не более чем «излияние чувств». К лету 1932 г. он уже прочно обосновался в Ленинграде и, конечно, не помышлял о возвращении в Иркутск. Похоже, что при всех своих колебаниях М. К. уже в мае 1930 г. был готов к тому, что задержится в Ленинграде не только до конца отпуска. Ведь еще весной 1929 г. им были предприняты – вероятно, ввиду возможного в будущем переезда – вполне конкретные действия в этом направлении. Ему удается оформить официальные отношения с ленинградским Научно-исследовательским институтом сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ), возникшим в мае 1921 г. на базе Научно-исследовательского института им. академика А. Н. Веселовского при Петроградском университете (1919–1921). В ИЛЯЗВе сотрудничали едва ли не все ведущие гуманитарии, оказавшиеся в 1920‑х гг. в Ленинграде. Директором института был Н. С. Державин (в то время ректор Петроградского университета). Видную роль в организации института играл академик Н. Я. Марр. В 1925 г. в ИЛЯЗВе была создана – как одно из подразделений Секции литературы – фольклорная подсекция «Живая старина»; ею руководил Д. К. Зеленин, вернувшийся в Ленинград из Харькова. В работе зеленинской группы участвовали ведущие ленинградские фольклористы. Основной формой деятельности в «Живой старине» были научные доклады и их обсуждение; полевая работа не практиковалась. Кроме того, велись занятия с аспирантами (среди ученых, начинавших свою работу в стенах института, был В. Я. Пропп), происходили защиты научных трудов, которые именовались тогда «квалификационными», – именно такие работы защитили здесь, например, Г. А. Гуковский (1927) и П. Н. Берков (1929)[53].

С марта 1928 по 1930 г. Институт сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока находился в ведении Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), осуществлявшей идеологическое руководство всеми гуманитарными институтами и, соответственно, определенную кадровую политику. Председателем РАНИОН в 1927–1929 гг. был В. М. Фриче, с которым, судя по некоторым данным, М. К. доводилось общаться во второй половине 1920‑х гг. Поэтому 25 апреля 1929 г., находясь в Ленинграде и, видимо, обсудив свои планы с Н. С. Державиным и другими знакомыми, он обратился в РАНИОН с заявлением:

В январе прошлого года я начал страдать осложнившимся после гриппа горловым заболеванием, заставившим меня прервать чтение лекций. В настоящее время я нахожусь в научной командировке, которую мне удалось совместить с интенсивным лечением. К сожалению, лечение оказалось, в конце концов, безрезультатным, и по совету крупных специалистов (проф<ессор> Воячек[54], проф<ессор> Верховский[55], проф<ессор> Эрбштейн[56]) я вынужден был поставить перед собой вопрос о перемене профессии или, во всяком случае, о длительном перерыве в лекторской работе.

Вследствие этого я решаюсь обратиться с ходатайством в РАНИОН о предоставлении мне возможности продолжать исследовательскую работу по основной моей специальности. В частности, я хотел бы работать при ленинградском ИЛЯЗВ’е, с фольклорной подсекцией которого я уже связан непосредственно участием в ее работах[57].

Одновременно в поддержку М. К. в РАНИОН поступило несколько других документов. В одном из них сообщалось, что президиум Секции литературы Института сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока поддержал в заседании 30 апреля 1929 г. ходатайство М. К., и содержалась просьба об ассигновании для него особой, дополнительной единицы[58]. Второй документ подтверждал, что бюро коллегии института в своем заседании от 14 мая 1929 г. утвердило постановление президиума Секции литературы – «ввиду исключительно тяжелых условий, создавшихся для этого крайне ценного научного работника», – и ходатайствует о привлечении его к исследовательской работе Института в области русского фольклора и литературы[59]. И наконец, третий документ от 25 мая 1929 г. представлял собой характеристику следующего содержания:

Профессор Иркутского Университета Марк Константинович Азадовский известен мне как советский научный работник, лучший в Сибири специалист по фольклору и истории русской литературы, как организатор. Включение его в состав сотрудников ИЛЯЗВ будет хорошим приобретением для РАНИОНа. До сентября месяца он обеспечен материально зарплатой по Иркутскому университету. Поэтому сейчас его можно было бы включить в состав ИЛЯЗВ в качестве сверхштатного члена. Сентябрь месяц можно было бы его обеспечить из фонда зарплаты ИЛЯЗВ в порядке специального поручения, с октября, если бы к тому оказалась для РАНИОН возможность, перевести в действительные члены[60].

Вместо подписи значится: «директор» (подпись как таковая отсутствует).

10 июня 1929 г. бюро президиума РАНИОН удовлетворяет на очередном заседании ходатайство М. К.[61], и он становится действительным членом ИЛЯЗВа на правах внештатного научного сотрудника. С 1 января 1930 г. ему начисляется зарплата (55–1; 77–79). После переезда в Ленинград он становится штатным сотрудником[62] и тотчас же включается в работу института. Его участие отражено в протоколах заседаний Фольклорной группы[63], которая еще в феврале 1930 г. обсуждала – в отсутствие М. К. – его статью «Сказочник и книга» (участвовали Н. П. Андреев, Д. К. Зеленин, А. И. Никифоров)[64]. Его фамилия значится также в протоколе заседания группы, состоявшемся 22 мая 1930 г.,