Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

получено отрицательное решение по вопросу о делегации. Он говорил не голословно, как видно из того, что вскоре после этого он был у нас в отеле и сказал мне, что учреждается грандиозный комитет по делам русских беженцев за границей с капиталом 5 млн. ф. ст., причём во главе будут три лица — Маклаков, Сазонов и Львов, а я буду секретарём комитета с прекрасным окладом. Этот комитет встанет во главе всех русских учреждений, ведающих беженцами за границей. Об этом комитете много говорили, но разговорами всё и ограничилось. Мне было очень приятно и лестно получать подобные предложения, но они показывали всё яснее, что окружающие нас парижане были пессимистически настроены в отношении нашей делегации.

Неожиданное «обращение в кадеты»

Произошло ещё одно событие, в котором оказалась замешана наша делегация фактически почти в полном составе. Милюков, про которого в Париже говорили, что Гронский его «опекает» и что Гронский «приютил бездомного папашу» (по поводу случайной ночёвки Милюкова у нас в отеле), окончательно решил обосноваться в Париже и учредить там официально парижскую кадетскую группу. Гронский, а косвенно и все члены нашей американской делегации, сдружившиеся между собой, принимали в этом участие, поскольку именно за нашими завтраками собирались приехавшие с юга России кадеты и обсуждали вопрос о необходимости возрождения кадетской партии.

В особенности горячо ратовал за это И.П. Демидов, убеждая Гронского, что без организации каждый из них порознь — нуль, а вместе с «папашей» они будут партией. Я очень удивлялся этой аргументации, так как, в отличие от других русских партий, кадетская была сильна именно своими именами, а не организацией. Но на Гронского такая самоуничижительная система убеждения действовала положительным образом. Он действительно увлёкся идеей образования парижской кадетской группы и работал над этим очень энергично.

Надо сказать, что дебюты Милюкова в Париже в эту самую начальную пору врангелевского периода были очень скромны. Он остановился в дешёвеньком отеле на rue Jacob, и по сравнению с ним наша делегация пребывала чуть ли не в роскоши. После нескольких частных завтраков в нашем отеле Милюков устроил там же собрание организационного характера, которое, однако, было не только кадетским по составу. Присутствовали Милюков, Демидов, Рысс, Гронский и вся наша делегация, Степанов (бывший министр Временного правительства), затем Фёдоров и Гучков. Несмотря на то что последний никакого отношения к кадетам не имел, его пригласили на наш завтрак, так как вообще интересовались его сообщениями о пребывании в Германии.

Это собрание, где решались чисто кадетские вопросы, но обсуждалось и общее политическое положение, носило характер не столько заседания будущей кадетской группы, сколько вообще обмена мнениями. Замечу тут же, что в то время в некоторых деникинских кругах обсуждался вопрос об учреждении особой директории из пяти членов, причём назывались имена Милюкова, Гучкова, Львова, Авксентьева, Чайковского. Сторонниками такой директории были, например, Демидов и Гронский. Я это отмечаю, чтобы объяснить приглашение на собрание Гучкова.

Во время завтрака Гучков делился своими впечатлениями о Германии, в очень осторожной и незаметной форме наводя собеседников на мысль о германской ориентации. Так, например, он посмеивался над немцами, которые после поражения вдруг стали русофилами, говоря, что начинает по-новому понимать русскую пословицу «За одного битого двух небитых дают». Но, перейдя к внутреннему положению Германии, он сказал, что все «германские добродетели», как то аккуратность, добросовестность, трудоспособность и проч., снова всплывают на поверхность после «военного угара» и расцвет Германии неминуем. В то время этот оптимистический вывод находился в противоречии с официальными данными союзной прессы. Гучков производил впечатление человека прекрасно осведомлённого и сыпал цифрами, характеризующими благоприятное положение германского народного хозяйства.

После окончания завтрака, когда Гучков ушёл, оставшиеся решили, что он является пропагандистом германской ориентации, хотя, повторяю, он делал это в весьма осторожной форме, приводя объективные данные, указывающие на близкое возрождение Германии. Когда Милюков попытался опровергнуть его выводы указанием на девальвацию и положение германских финансов в связи с долгами союзникам, Гучков усмехнулся, говоря, что положение у немцев в финансовом отношении тяжёлое, но зато и субсидии тяжёлой промышленности таковы, что не дадут ей потерять равновесие. Затем он отметил и то, что германская территория не была затронута войной, фабрики и орудия производства сохранились в целости, а это колоссальный плюс перед Францией, например, с её одиннадцатью разорёнными департаментами. Эти германофильские речи были и новы, и любопытны, так как приехавшие с юга России находились всё время под влиянием антантофильских идей деникинского окружения, и хотя на первый взгляд речи Гучкова носили невинно-информационный характер, однако между строк можно было прочесть многое. К тому же в словах Гучкова сквозило нескрываемое разочарование союзниками, которое у некоторых из присутствовавших вызывало явное сочувствие.

Чисто организационные вопросы кадетского движения не ставились и не решались Милюковым в присутствии Гучкова. Только после его ухода был зачитан список членов группы и намечен состав комитета. Правда, баллотировка не производилась, но кандидатуры обсуждались, например кандидатура Ю.В. Ключникова, будущего «сменовеховца», который был предложен в состав комитета с такой несколько странной мотивировкой, что он-де «фрондирует» и, чтобы его наставить на путь истинный, лучше привлечь его в сам комитет. Тут же во время завтрака Милюков прочёл список «новых» членов партии, начинавшийся с членов нашей делегации — В.Н. Кривобока, С.И. Карцевского и меня. При всей моей близости к Гронскому вопрос о моём вступлении в кадетскую группу не стоял, и я был сильно удивлён тем, что меня включили в список, не спросив предварительно моего согласия. Но поскольку список был зачитан без комментариев, то и я молчал, так как меня не спрашивали.

По окончании завтрака, на котором было решено в ближайшее время собрать парижскую кадетскую группу для первого торжественного заседания с целью определения её тактики по отношению к Врангелю и выборов комитета, осталась наша делегация с Гронским во главе, состоявшая теперь, таким образом, вся из кадетов, — Гронский, Карцевский, Кривобок (Савицкий был в Константинополе или Севастополе, а Карасев всё ещё в Англии). Когда я обратился с упрёком к Гронскому, почему он не предупредил меня насчёт принятия в кадетскую группу, он мне сказал, что это ошибка Милюкова, он-де прочёл вслух то, что читать не полагалось.

Это массовое обращение всей делегации в кадеты мне показалось весьма неудачным шагом, тем более что, говоря откровенно, я не видел в этом особенного приобретения для кадетской группы: ни Карцевский, ни Кривобок не годились для политической работы, первый — в силу его несерьёзности в вопросах политических убеждений (он был раньше социал-демократом), второй — ввиду его полной наивности