Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

Россия еще в 1917 году[157] заключила мир с Германией, мир без аннексий и контрибуций; несмотря на этот мир германцы вторглись в пределы России и заняли Украину и Крым. Этот мир, заключенный доблестным Керенским, покрыл бесчестьем всю Россию; да и вообще все хваленые деятели Русской революции вроде Родзянко, Милюкова, Керенского и т. п. своим глупым умишком не могли понять, что, разлагая армию, просвещая солдат и создавая этим самым Революцию (здесь слово просвещать не значит образовывать, обучать, а значит просвещать революционными идеалами и обучать солдат неповиновению), и что, объявляя Революцию во время войны, они тем самым отдают ее во власть врагов; они не знали также русского народа, не знали, что этот народ представляет из себя темную необразованную массу, которую нельзя будет ничем удержать, если вывести ее из тупика; они думали, что вся революция будет заключаться в том, чтобы императора заменить Учредительным собранием, но оказалось, что это не так: народ, узнав, что государя нет: «А что же теперь?» – спрашивает он. «Теперь Свобода!» – «Это что за штука?». Вот тут и выскочили русские коммунисты, большевики, анархисты, интернационалисты и другие, им же имя легион, воспитанные евреями на Карле Марксе и др., и говорят: «Свобода такая штука: долой царя, долой буржуев, вся земля крестьянам, 8-часовой рабочий день, мое – мое, и твое тоже мое, грабь награбленное и тому подобное!!!». «А разве можно, ведь Временное правительство за порядком смотрит», – говорит опять народ. «Да мы его по шапке!» – отвечают коммунисты. «Ну раз можно, так и давай». И началось; а господам Милюковым, Керенским и прочим наклали по шее и выгнали. Правда, нашлись некоторые честные люди, для которых Россия была дороже всего; таковы генерал Корнилов, Каледин, адмирал Колчак и немногие другие, но они ничего не могли сделать, и все они погибли, честно исполнив свой долг.

Добровольческая армия первого времени, Ледяного похода, действительно была носительницей тех идеалов, которым служили ее вожди. Но со времени Деникина в армии начинается развал; в то время как на фронте гибли лучшие силы, в тылу было совершенно противоположное, тыл жил, и благодаря этому и фронт начинал разлагаться; но все-таки в 1919 году Добровольческая армия дошла до Орла, но затем благодаря тылу покатилась назад.

Монин Андрей

Мои воспоминания с 1917 года

Был теплый солнечный день 28 февраля. Как всегда, утром я пошел в гимназию. Учился я тогда в третьем классе ни хорошо, ни плохо, но все-таки иногда любил полениться. Прибыв в гимназию, я нашел, что что-то не в порядке. Мои товарищи сообщили мне, что случился какой-то важный политический переворот. В классе собрались почему-то не по звонку. Наш классный наставник был чем-то сильно взволнован. Попросив нас успокоиться, он объявил, что государь император Николай II подписал свое отречение от престола и что сейчас происходит революция. Мы все были очень рады, чему – сами не зная. Нас сейчас же распустили по домам.

Одна за другой шли процессии, с красными флагами, толпами, с песнями. Все были радостны и веселы. Екатеринодар был в праздничном настроении. Звонко раздавались звуки «Марсельезы», красные флаги с вышитыми белыми буквами свободы, любви и братства лесом развевались над длинными густыми толпами. То за одной, то за другой процессией следовал я, не зная зачем, для чего, и лишь в два часа пришел домой. Мать была взволнована, но печальна и грустна. Остаток дня я провел дома, потеряв то странное, веселое настроение, которое я получил в начале дня.

Отец мой был офицер и находился в действующей армии на турецком фронте и около года не был дома в отпуску. Мать скучала и часто плакала.

День шел за днем; по-прежнему я начал ходить в гимназию. Казалось, жизнь идет в порядке. Иногда с товарищами переговаривались о политике, но редковато. Постепенно начали проникать к нам слухи о победе над русской армией германцев и, что принималось удивленно, с каким-то нехорошим предчувствием, об избиении офицеров. Мать стала грустить еще больше, и у меня настроение было подавленное. Какова же была радость всей нашей семьи, когда отец приехал цел и невредим. Это было в конце лета. Керенский был тогда во всем своем величии. Но наша семья мало знала о политике, и я сам смутно помню это время. Гимназия, в которой я учился, несколько раз переставала функционировать и переменила свое место, так как здание нашей гимназии было занято формирующимся отрядом партизан капитана Покровского. Мой старший брат поступил в партизаны.

Появились большевики. Весною 1918 года ушли все антибольшевистские отряды из Екатеринодара. Ушел старший брат и дядя. Отец не мог нас покинуть и остался. Начались дни власти большевиков. Моему отцу ничего не сделали, почему? Не знаю, кажется, думали, что он ушел с партизанами. Со временем появилась в нашей семье нужда, и я ярко помню те дни, когда мне приходилось торговать семечками. Мать покупала их сырыми на базаре, я жарил и продавал. Они приносили большой доход.

Осенью Корнилов подошел к Екатеринодару, и я узнал почти всю прелесть войны. Но почему-то Екатеринодар не был взят. Немного же времени позже он был занят белыми войсками, и наша семейная жизнь наладилась, ибо отец поступил на службу.

Время шло как-то быстро и глупо. Успехи белых, доходящих до Орла и дальше, прекратились, и они повернули назад. Следствием быстрого отступления явилось то, что 29 февраля 1919 года вся наша семья, кроме оставшегося отца, оказалась на пароходе «Анатолий Молчанов», плывущем к Константинополю и куда-то дальше. На меня морское путешествие произвело большое впечатление, и 17 марта мы, то есть наша семья, оказались на острове Кипре.

Мы редко получали письма от отца, но все-таки получали. Осенью 1919 года я и брат уехали с Кипра в Египет в Донской кадетский корпус учиться. Там мы узнали, что отец эвакуировался из Крыма в Сербию. В Египте я проучился до 1922 года, после чего Кадетский корпус повезли в Болгарию. По дороге захватили беженцев с Кипра, и я увиделся на пароходе с матерью. Доехав до Константинополя, Донской корпус остался в нем; много кадет – в British School. Остался в их числе и я.

Соболев Алексей

Мои воспоминания с 1917 года

Насколько я помню, мы всегда жили в Петербурге и ездили на лето в наше маленькое имение в Тульской губернии. Но в 1916 году по для меня совершенно неизвестным причинам мы уехали из имения не в