Карнавал Безумия. Хроники саморазрушения в стиле панк - Миша Бастер

и его хотелось записать. Нужен был аппарат, и такой был у Свина. Этот аппарат был куплен на деньги уехавшего за границу отца Андрея Валерия. На нем мы записывали «Новогодие» в 1985-м. Свин дал нам еще не до конца убитые колонки и пульт «Солист» на шесть каналов. «Бригадный Подряд» тоже писался через этот пульт. Папа оставил своей первой семье денег, уезжая в Израиль. Андрей купил аппаратуру, а мы доделывали альбом «Новогодие», и у нас оставалась буквально пара треков, которые трудно было записать без пульта и подзвучки, настолько они были сложными по аранжировке. Рикошет в это время собрал первый состав «Объекта Насмешек». С моим одноклассником Юрой Кацуком-Скандалистом и еще горсткой купчинских панков, разодетых в кожу и тельники, они приехали ко мне с санкцией Свина забирать аппарат. Я просил их и Андрея дать нам еще несколько дней. Но Рики был непреклонен и повел себя, в общем-то, как будущий рэкетир. Они собрали аппарат, вынесли его вниз и стали ловить транспорт, стоя под окнами эркера комнаты моей бабушки, где меня «посвящали» в панки в 1982 году. Я был крайне зол. Это был мой лучший друг по школе со вторым моим другом. И аппарат, без которого запись вновь превращалась в адище. Я взял ведро воды и вылил его на голову удачно вставшего прямо под окном Рикошета. Он тогда знал, что был не прав. Потому, что после этого мы виделись на фестивалях, и он продолжал звать меня в рок-клуб. Но в общем, мы не разговаривали почти десять лет после этого.

М. Б.: Но был же рок-клуб, со своими репетиционными базами и площадками…

Ф. Б.: Ленинградский рок-клуб в это время существовал обособленно, там заседали комиссии, литовались тексты. Однажды Алекс принес песню «Шестьсот матерных дам», матерную пародию на «Десять прекрасных дам» БГ. Мы ее записали для «Бит Заел» и решили показать БГ. Как бы мы ни стебались над группами рок-клуба, но мы хотели, чтобы они о нас знали. В общем, Алекс снарядил меня в поход к БГ. Мансарда над католической церковью на Невском сама по себе была величественна. Меня впустили, БГ где-то гулял. Я подождал, он пришел расслабленный и нежный. Принял душ, а потом принял меня. К тому моменту я уже внутренне угорал от абсурдности ситуации. В общем, покрутил я ему наши произведения, а потом показал «Шестьсот матерных дам». Наш кавер ни обидел его, ни польстил ему. БГ, в общем-то, повел себя, как на заседании рок-клуба вели в то время. Он «дал оценку» нашему творчеству: сказал, что нам еще надо поучиться, указал на слабые места, попросил серьезнее работать с текстами. Вынес мозг так, что я потом горько жалел, что я не Свин, который нагадил ему под дверью.

Однако стоит отметить, что и Свин ходил на поклон к БГ. И в рок-клуб вступать пытался несколько раз, но был отвергнут. Да и я тоже носил наши тексты на «литовку» в рок-клуб. Подправил все, конечно, убрал весь мат и грязь. С «литовки», проверки текстов в специальном отделе, начинался прием. Однако, по тому, как меня встретили, мне показалось, что о нас уже знали, и ничего хорошего это не сулило. Тексты взяли на пару дней, потом я позвонил, и меня пригласили. Я пришел, мне тетенька сказала, что такие тексты пишет ее сын в школе, что это «маяковщина» (что в ней плохого?), что нам еще надо поучиться, указала на слабые места, посоветовала серьезнее работать.

Есть противоположные стороны, враждующие между собой. Государство и свободные личности. А между ними есть зона, в которой могут существовать художники, ученые, музыканты, рокеры. Они могут писать свои работы, продавать идеи, создавать бомбы, собираться в клубы. Они могут делать то, о чем они все мечтают, – зарабатывать на том, что они умеют. Продавая не только свой продукт, но и часть своей души. Я не смог туда войти. И до сих пор не могу.

Если копнуть творчество панков 1980-х, то можно с трудом найти тексты, открыто протестующие против системы. «Отдел самоискоренения» был открыт антисоветским проектом. «Народное Ополчение» и Алекс подтолкнули на написание песен про Андропова и Рейгана. Но фетиш Брежнева, комичного образа бровастого идиота, просто навсегда остался символом группы. Впервые имя партийного лидера назвал Алекс, причем сразу двух – «Ууу, Jah-мБ.А. ю – Джамбабабабаба Брежнев, Джамбабабаба Андропов». Его рассмешила ситуация со сменой власти старцами. В этом не было «антисоветчины» в чистом ее понимании. Но было отъявленное глумление и наглое неуважение к партии. Алекс травил анекдоты про Брежнева, постоянно его пародировал. Впавший в маразм генсек умер, но особой радости и нервного ажиотажа не произошло, как когда умер Сталин. Смерть Брежнева была так же комична, как его речи, написанные спичрайтерами, – и это стимулированное допингами бормотание издавалось на виниловых дисках. Самые циничные меломаны-спекулянты брали диски с речами Брежнева, переклеивали на них «яблоки» с фирменных Pink Floyd и продавали за бешеные деньги. А когда ты выяснял дома, что вместо Dark Side или «Стенки» у тебя звучат «долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации», найти продавца уже было невозможно. У нас тоже был диск с речами Брежнева о молодежи. Мы использовали его на альбоме «Бит Заел». А в «Джамбе» имя Леонида Ильича впервые в истории было воспето. И с тех пор стало поэтическим образом группы «Народное Ополчение». Я тогда так разошелся, что Алекс отказывался подпевать мне в припевах. «Джамба» раскрыла во мне потенциал политсатирика. А когда на нас свалились репрессии, Алекс вообще перешел на «эзопов» язык, а я перестал писать тексты.

М. Б.: Можно поподробней про репрессии?

Ф. Б.: Студия Begemotion Records и все наши группы попадали под категорию «опасных». Я задним местом знал, что за всеми рок-клубовскими группами следили. Они были на виду, молодежь отрывалась на их концертах. Как можно было добраться до нас, когда мы сидели дома и записывались, я не представлял. Однако, через «студию» проходило много людей, как я ни старался ограничить поток. Приходили друзья. Иногда без предупреждения приходили какие-то совсем странные люди. Материалы в Комитет приносили все кому не лень. Как они добирались до людей, я не знаю. У каждого были свои слабые места. Кто-то курил траву, кто-то кололся, и таким можно было грозить тюрьмой. «Мужеложество», была статья. Другие бухали до беспамятства так, что их можно было просто обокрасть. Кто-то снимался голышом; в кругу Свиньи это практиковалось с конца 1970-х. И за фотку в стиле «ню» можно было загреметь, как за порнографию. Компромат и стукачество поощрялись,