Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко

– Одна музыкальная фраза, – говорит Нела, – а кажется, что вокруг снова сияет солнце.

Потом – пассажи, гаммы и снова Шуман.

Немец так ничего и не понял.

«Скажешь: я Костя Дамянов…»

Видимо, Рута задумала это давно. Ее соседка Шэва Озер говорит, что накануне Рута старательно отглаживала детский матросский костюмчик. Шэва еще удивлялась: зачем?

Дом, в котором перед войной жила Рута, не сгорел, и она взяла с собой в гетто и документы, и кое-что из вещей. Эту матроску тоже. С вечера она несколько раз примеряла костюмчик на Костика, кое-где ушила, потому что рубашонка и штанишки на мальчугане болтались. Потом долго учила его:

– Скажешь: я Костя Дамянов. Мой отец болгарин…

Утром Рута надела на сына матроску, подошла с ним к колючей проволоке.

Шэва стояла неподалеку и все слышала и видела.

Когда охрана прошла мимо, Рута проделала в проволоке дырку, выпустила мальчика за ограждение.

– Стой тут, сынок, не отходи.

Подождала, когда полицай повернет обратно и подойдет к ним, даже сама позвала его:

– Сюда! Сюда!

Полицай удивился:

– Что за цирк? Почему он здесь?

– Послушай меня, послушай. У него отец болгарин. Его зовут Костя Дамянов. Вот метрика. – Рута просунула через проволоку документ.

Полицай покрутил метрику в руке, хмыкнул, спросил малыша:

– Так кто ты?

– Я Костя Дамянов… Папа – болгарин, – испуганно залепетал малыш.

– Ишь, вызубрил! Сколько твоему здыхлику лет?

– Шесть ему, шесть. Там все написано. – Рута умоляюще смотрела на полицая.

– А тебя как зовут?

– Рут Столярская. Рута.

Полицай передернул плечами.

– Во имечко!.. А где его отец, болгарин твой?

– В Игарке.

– Сослали? – полицай издевательски ухмыльнулся.

– Нет, нет. За неделю до войны в командировку поехал.

– Чего надо? Говори скорей. И так с тобой валандаюсь.

– Отведите мальчика в город. В детский дом. Вот, возьмите. – Рута сняла с пальца кольцо. – Золотое, обручальное.

Полицай цапнул его, зыркнул по сторонам.

– Что еще у тебя есть?

– Ничего…

Малыш сообразил, что происходит.

– Мама, я не пойду с ним!

– Иди, Костик, иди, сынок.

Полицай прикладом отпихнул ребенка от ограды.

– Пошли.

Рута вдруг испугалась:

– Ты не убьешь его? Не убьешь?

Она пролезла через дырку в ограждении, побежала следом.

Из-за поворота показались немцы и полицаи. Один из них вскинул автомат.

Рута пошатнулась, упала, потянулась вперед руками.

Кто он такой?

Что ему нужно? Можно было предположить, что ему кто-то из нас нравится, но относится он одинаково ко всем: к Асе, Юле, ко мне. Откуда знает наши имена? Сразу, как появился, так и сказал:

– Guten Tag, Mädchen[25].

И назвал всех нас.

…Мы смотрели на него с удивлением и ужасом. От серо-зеленой одежды сразу повеяло холодом и страхом. Почему-то его интересовало, кто наши родители, где они работали до войны, живы ли. Вскоре он ушел, оставив на лестнице, на которой мы отдыхали во время перерыва, буханку серого хлеба, разрезанного на три части, и три кирпичика зеленого мыла. Мы долго не отваживались дотронуться до этого богатства, а потом осмелели, взяли все. Что это за человек, для чего мы понадобились ему?

Когда пришел снова, вели себя посмелее. Разглядывали его светлые волосы, тонкий нос, раздвоенный подбородок. Он опять интересовался, где мы живем в гетто, кто наши соседи. Брали сомнения, не может ведь из простого любопытства терять с нами время. Возможно, отыскивает тех, кто ему нужен?

…Называем его, как всех немцев, фрицем. Или серо-зеленым. Это уже третий его приход. Не сразу узнаем, потому что на этот раз он не в серо-зеленом, а в черной форме.

Договорились ничего не говорить ему. Но он спрашивает о самом обычном: каким путем нас ведут в гетто? Всегда ли по Республиканской? Или другой дорогой?

Ася объясняет фрицу, что всегда по Республиканской.

– Не рассказывай, – возмущается Юля. – Мы же договорились…

– Почему? Рассказывай, Ася, не бойся.

Мы поражены. Значит, он говорит по-русски!

Кто же это: русский или немец? Путаемся в догадках.

Снова лежат на лестнице разрезанная на три части буханка серого душистого хлеба и три кусочка мыла.

Ноэми

Когда она проходит мимо, и мужчины, и женщины провожают ее взглядами.

– Удивительная красота. У нее лицо библейской Суламифи, – сказал как-то учитель Лев Авраамович Мирский. – Девушки расцвели наперекор войне.

Нашу Суламифь зовут Ноэми. И это певучее имя очень подходит ей. У нее смуглое яркое лицо, волнистые темно-рыжие волосы, высокая легкая фигура.

Мы познакомились с Ноэми, когда поселились тут, в Слободском переулке, после погрома 20 ноября. Она живет рядом, на Коллекторной.

Лев Авраамович был прав, когда сказал, что девушки расцвели. А Шэва Озер, соседка Ноэми, говорит, что они расцвели на беду, советует повязать голову косынкой, не поднимать глаз, сутулиться, прятаться от немцев, чтоб не приставали.

Но они все-таки углядели Ноэми…

…Теперь мы убираем барак, где живут немцы-железнодорожники. Он находится на Московской улице, у Западного моста. Мы – это Ася, Ноэми и я. Выходим на работу с той же колонной, которая работает на строительстве дома на Свердлова. Потом нас отдельно немец-железнодорожник ведет в барак.

Барак убирают еще две белорусские девушки: Таня и Люда. Удивительно, но немцы-железнодорожники не запрещают нам говорить с ними. Поначалу мы избегали девчат. Люда и Таня тоже боялись говорить с нами. А теперь освоились, стали одалживать друг у друга ведра, тряпки, даже едой делились.

Как-то в барак зашел их шеф герр Минц. Он долго, насупившись, смотрел на Ноэми. А вскоре заявился снова и забрал ее.

Минц определил Ноэми уборщицей к себе. Это очень опасно для нее. Несколько раз он уже задерживал девушку, отправлял в гетто не с нашей колонной.

* * *

Вокруг Ноэми происходит что-то непонятное. Она снова не пришла домой вместе с нами. Мама заволновалась, ходила к ней на Коллекторную. Ноэми дома не застала. В комнате, где она живет, сидел полицай…

* * *

То, что рассказала Ноэми, поразило. Это первая женская тайна, которую доверили мне. Выяснилось, что полицай, которого видела мама, – совсем не полицай. Это бывший одноклассник Ноэми Слава Ракицкий. Они давно любят друг друга. Он пытается спасти Ноэми, для этого и раздобыл полицейскую форму.

Слава беспокоится за Ноэми. И есть отчего! Обычно Слава поджидает ее на Республиканской, когда колонну ведут в гетто. Бывает, посмотрят друг на друга, и уже легче. А тут эта история с Минцем, о которой она не может ему рассказать. Вот почему, не встретив ее в колонне, он зашел