Мемуары - Станислав Понятовский

Привольное житьё это продолжалось шесть недель. Я был здоров, денег имел не слишком много, но больше, чем обычно, ничто меня не тревожило, я жил в красивейшем месте, в прекрасное время года, проводил время в исключительно славной компании, я был почти влюблён, но распутником отнюдь не стал, все, кто окружал меня, выглядели довольными и не имели, казалось, других дел, кроме развлечений. За всю мою жизнь я не испытывал столько радости, как в эти шесть недель, но с их окончанием наступил конец и моим счастливым временам.

Глава вторая

I

Родители приказали мне покинуть Саксонию и отправиться в Вену. Графиня Брюль, отлично там известная, графиня Штернберг, супруга венского посла при нашем дворе, и сэр Вильямс снабдили меня целым ворохом рекомендательных писем, и в конце 1751 года девятнадцати лет от роду, я прибыл в Вену — один, без гувернёра или кого-либо кто заменил бы мне его, как это делали в Дрездене те же Вильямс и графиня Брюль.

Новый порядок вещей, открывшийся мне в Вене, ошеломил меня — ни с чем подобным я раньше не сталкивался. В Саксонии я был, в сущности, дома; берлинские салоны, судя по всему, жаждали заполучить иностранца; в местах, где я побывал во время первого своего путешествия, я почти всюду встречал друзей отца — их приём ободрял меня. Ничего похожего на подобную поддержку я в Вене не имел.

Я увидел блистательный двор, о котором никто не позволял себе злословить. Увидел множество очень богатых и любящих пышность частных лиц, как правило, весьма сдержанных в общении. Увидел женщин — записных скромниц, не делавших для иностранца ни малейшего исключения: все они старательно соблюдали суровые заповеди своей государыни, единственным недостатком которых как раз и было чересчур пристальное наблюдение за нравами подданных. Считая всё же целом чести добиться успеха в лучших домах Вены, я обнаружил, что повсеместно было обязательным играть по крупной в карты — занятие это всегда казалось мне нудным, — а тональность бесед, принятая в венских салонах, так отличалась от привычной для меня, что мне бывало затруднительно начать разговор.

Тем не менее, кое-какие связи мне удалось установить. Как племянник воеводы Руси, я был допущен в дом Дитрихштейнов — княгиня была близким другом дяди. Графиня Гаррах, супруга и племянница вице-президента Верховного совета, которую называли королевой всех англичан, охотно приняла того, кто был рекомендован ей сэром Вильямсом. Август Сулковский, старший сын экс-фаворита Августа III, давно уже обосновавшийся в Вене, помог мне завязать и другие знакомства.

Он свёл меня к командору Цицендорфу, чьё местонахождение в Вене было тем более странным, что он, не теряя благосклонности двора, был едва ли не единственным венцем, ведшим жизнь старого французского жуира — его речи, манеры, уклад его дома, всё свидетельствовало об этом. Командор страдал подагрой, был увлечённым книжником, очень общительным, к тому же, способным скорее просветить, чем развлечь тех, кого удостаивал своей беседы. И всё же венские дамы самого высокого полёта и мужчины всех рангов добивались, как милости, быть допущенными к его персоне, постоянно возлежавшей на кушетке. Репутация старого оригинала была основательно запятнана, но, благодаря его славе или его удачливости, большинство его современников игнорировали эти пятна, а то и забывали о них совсем.

Познакомился я с графом Фирмианом, человеком исключительно суровой внешности, по сути же, как я вскоре понял, весьма любезным и обладавшим обширными познаниями; впоследствии он, в ранге министра, управлял от имени Австрийского дома Миланским герцогством. Я был хорошо принят также графом де Каналь, посланником короля Сардинии, оказавшим мне большие услуги при венском дворе тринадцать лет спустя. Меня представили и князю Иосифу Венцелю Лихтенштейну — это он, обращаясь к Марии-Терезии, употребил однажды оборот «ваша артиллерия, Мадам», и услышал в ответ: «скажите лучше ваша артиллерия, князь, поскольку вы не только её главнокомандующий, но и её основатель...»

В доме мадам де Гаррах я познакомился с графом Лукеси, сицилианцем по рождению, генералом от кавалерии австрийской службы пятидесяти лет от роду, с физиономией африканца, со странным произношением и речами, нарочито причудливыми, как, впрочем, и всё его поведение.

Лукеси поработил венских дам, присвоив себе права, делавшие его присутствие в том или ином салоне, вплоть до окружения государыни, крайне неудобным: красавицы самого святого поведения и самого высокого происхождения, которых граф, на своём языке, называл «эти монстры красоты», не смели в его присутствии бросить на кого-либо лишний взгляд без того, чтобы Лукеси мгновенно не надулся. Короче говоря, он прослыл в обществе чем-то вроде деспота, тирания которого была тем более невыносимой, что для неё не было почти никаких оснований, и уж во всяком случае, нельзя было сказать, что граф действительно пришёлся по душе кому-либо из мужчин или из женщин.

Его популярность была попросту модой, установившейся в Вене с тех пор, как в первые годы правления Марии-Терезии Лукеси прославился несколькими подвигами, а в качестве благодарности потребовал или место командира полка, или бант из лент, которые носила государыня. Эта поистине кавалерийская альтернатива, поставленная перед Марией-Терезией, связанной ещё данными ею ранее обещаниями, принесла Лукеси и первую открывшуюся вакансию, и исключительную привилегию вести с государыней галантные беседы в мавританском вкусе.

Война 1756 года разочаровала в военных достоинствах графа тех, кого ввели в заблуждение его былые успехи, его неимоверное бахвальство и в особенности его популярность. Но каков бы ни был Лукеси, со мной он держался приветливо и однажды предложил место корнета в одном из кирасирских полков — мне или кому-нибудь из моих братьев. Для графа то было высшим проявлением приязни; приняв его предложение, мой брат сделал первый шаг на австрийской службе — шаг к той репутации, которой он впоследствии столь заслуженно пользовался.

Был я вхож и к старенькой принцессе Виктории Савойской, племяннице и наследнице прославленного принца Евгения. Выйдя замуж за князя Сакс-Хильдбургхаузена, фельдмаршала австрийской службы, принцесса рассталась затем с супругом и жила в доме, построенном её дядей. Её фрейлинами были две сестры графини Котулинские из Моравии. Старшую, Анжелику, очень любил император Франц I. Мне она показалась исключительно красивой и милой, особенно после того, как дала мне понять, что предпочитает меня служившему в Австрии офицеру, шведу по рождению, собиравшемуся на ней жениться. Это признание, а также два визита, которые я нанёс Анжелике, — во время визитов её сестра ни на минуту не покидала комнату, — дали папскому нунцию Сербеллони, другу дома принцессы, основание